Сжав и разжав кулак, я смотрю на Нокса, который чувствует себя как дома, сидя на диване.
Его ноги широко расставлены, а рука небрежно перекинута через спинку. Эта гребаная ухмылка все еще приклеена к его лицу, которая так и просится, чтобы его ударили с силой профессионального боксера.
— Что, черт возьми, с тобой не так?
— Со мной? — он притворяется невинным, ища за своей спиной кого-то другого. — Я ничего не сделал, кроме того, что представился небрежно.
— Держись подальше от этого, Нокс.
— Боишься, что твоя таинственная девушка выберет меня? Ох, подожди. Она больше не тайна. Ее зовут Николь, и она просто бомба.
— Во-первых, пошел ты. Во-вторых, к тебе это не имеет никакого отношения, так что иди подрочи на ближайший столб.
— Спасибо за образ, но придется отказаться. Я счастливо помолвлен и не нуждаюсь в твоих отвратительных методах.
— Поздравляю с тем, что ты мудак. А теперь, не мог бы ты отвалить, пожалуйста? Некоторым из нас приходится работать.
— Не было похоже на это, когда ты смотрел на нее, как Radiohead’s — Creep.
— Ты из тех, кто говорит о жутком факторе, учитывая твои сексуальные выходки с виагрой на стероидах в рабочее время.
Нокс постукивает пальцем по губам, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свою хитрую улыбку, напоминающая лису в жару. Не то чтобы я их видел, но я представляю, какое у них было бы выражение лица.
— Ах, это. Хорошие времена.
— По крайней мере, один из нас так думает.
— Твое мнение о месте моих сексуальных контактов соответствует важности участия королевы Англии в национальных выступлениях, Дэнни. Поверхностно, сдержанно и не имеющее никакой ценности. А теперь вернемся к обсуждаемой теме. Полагаю, ты все еще затаил обиду? Это было, что? — его карие глаза искрятся весельем, когда он начинает считать на пальцах. — Одиннадцать чертовых лет, нет? Нормальные люди уже давно бы двинулись дальше.
— Я не нормальный человек.
— Именно, блядь. Нормальные люди не нанимают своего заклятого врага в качестве помощника.
— Потому, что им не хватает воображения. Это идеальный способ помучить ее.
Выражение его лица смертельно серьезное, когда он спрашивает:
— И что потом?
— Что ты имеешь в виду, под что потом?
— Ты делаешь это ради результата, нет?
— Нет. Финал не важен, важен сам процесс.
Он усмехается.
— Сумасшедшый мудак.
— Мне следовало бы называть тебя так из-за твоей недавней связи с мафией.
— Мы в расчете. — он поправляет галстук. — Кроме того, теперь все поменялось, и ты главное развлечение.
— Я, черт возьми, ничье развлечение.
— Оставим это на суд группового чата. Уверен, что все согласятся с тем, что ты сам навлек на себя это дерьмовое шоу.
— Это не дерьмовое шоу. А называется хладнокровная месть.
— Ты все еще держишь на меня такую большую обиду, да?
Я смотрю на закрытые жалюзи и прекрасно представляю ее по ту сторону. Только она не та отчаявшаяся Николь, которая опустилась до работы ассистенткой.
Все, что я вижу, это девушка, которая превратила мою жизнь и жизнь моей лучший подруги в школьный ад.
Девушка, которая была на задании уничтожить все прекрасное, что я в ней хранил. Все... невинное.
Теперь она испачкана темно-красной кровью. Засохшей кровью, которая была больше гребаного десятилетия и отказывается стираться.
Но теперь я использую ее ради очищения этой крови.
— Это не обида, Нокс. Это чертова игра.
Как та, в которую она играла в свое время.
На этот раз победа за мной.
Глава 4
Николь
18 лет
Я делаю это.
Да, это неправильно. Да, я, наверное, пожалею об этом и прокляну все свои несчастливые звезды, когда наступит утро.
Но к черту все это.
К черту быть хорошей и просчитывать каждый шаг, прежде чем я его сделаю.
К черту быть счастливицей.
Я не хочу этого. Я никогда не хотела этого.
Все, чего я когда-либо хотела, это он и персики.
Но я потеряла их обоих.
В восемь лет моя аллергическая реакция на персики чуть не убила меня. Так что я больше не могу есть этот фрукт — если хочу остаться в живых, то есть.
Я даже не могу пользоваться духами с запахом персика, если в их составе имеется натуральный фрукт. Поэтому вместо этого я пользуюсь вишневыми духами и притворяюсь, что это мой любимый аромат.
Мой гардероб полон нарядов розового, персикового оттенка. Сумки. Туфли. Всё.
Просто потому, что я не могу потреблять данный фрукт, это не значит, что я не могу смотреть на него издалека.
То же самое относится и к Дэниелу.
С того дня у нас возникли самые напряженные отношения. Хотя называть это отношениями — преувеличение. В основном мы знакомые, которые ходят в одну и ту же школу и классы и встречаются на одних и тех же общественных мероприятиях.
В тот день я не могла сказать маме, что съела персики сама, иначе она убила бы меня вместо аллергической реакции. Поэтому она предположила, что Дэниел дал их мне, пошел по этому поводу к своей матери, и его наказали.
Он думал, что это я изобличила его. После этого я попыталась донести до мамы, что сделала это сама, но она не поверила, что такая «хорошая девочка», как я, могла сделать что-то настолько мерзкое. Она предпочитала верить поговорке, что во всем всегда виноват противоположный пол.
Всякий раз, когда я пыталась заговорить с Дэниелом в школе, он свирепо смотрел на меня и игнорировал.
Я продолжаю скучать по нему. По каждому шансу. По каждой встрече. По каждому чертовому дню.
В конце концов я прикусываю губу и задыхаюсь от невысказанных слов, которые он отказывается слышать. Он сказал Хлое, моей близкой подруге, что я должна гнить в аду.
Я подождала, пока не осталась одна в туалете, и заплакала.
Вот что я делаю, когда этого становится слишком много. Я прячусь и плачу там, где никто не видит, как я порочу образ хорошей девочки.
Хорошие девочки не плачут.
Хорошие девочки не позволяют людям увидеть их слабыми.
Но за эти годы этого стало слишком много.
Когда нам было по одиннадцать, мы пошли в гости к одной из мам, и я могла следить за Дэниелом издалека. Иногда мне просто хочется понаблюдать. Ничего страшного, если он не хочет со мной разговаривать. Я не собираюсь заставлять его, я просто хочу его видеть.
Я видела, как он украл торт и отнес его другим мальчикам. Наши взгляды встретились, и он сделал паузу, его голубые глаза мерцали.
— Не смей ничего говорить, Персик.
Так он называл меня с тех пор, как нам исполнилось восемь, но только когда не злился на меня. Только когда он действительно разговаривал со мной, а не игнорировал.
И я думаю, что с того дня я влюбилась в этот фрукт еще больше.
— Не буду, — прошептала я, улыбаясь.
Это был один из тех случаев, когда я чувствовала себя такой чертовски гордой. Потому что Дэниел доверил мне секрет. У нас было что-то общее, и я намеревалась сохранить это.
Однако вскоре после этого кто-то донес на него, и он подумал, что это я. Я покачала головой и подошла к нему, но он толкал меня до тех пор, пока я не ударилась спиной о дерево.
— Держись от меня подальше, Николь, или я сделаю тебе больно в следующий раз.
— Это... была не я.
— Конечно, была не ты. Так вот почему ты улыбнулась, сказав, что не станешь говорить. Тебе нравится заставлять людей доверять тебе только для того, чтобы ты могла причинить им боль, не так ли?