Был призван городовой, дело дошло до мирового, а там и до полиции. Даже назначен консилиум в лице двух герпетологов, которые, осмотрев расчлененные останки гадюки, обменялись непонятными фразами по–латыни и пришли к выводу о невозможности отравления маленьким беззащитным ужом большой толстой мещанки К. Дело сдавалось в архив.
Редко посещавшее голову Медянникова озарение все‑таки пришло, и бедолага возликовал. Аккуратно вымарав термин «вышеозначенная зме… зми…», он, высунув от усердия кончик языка, вписал: «вышеозначенная ГОДЮКА$1 — и далее по существу. Закончив столь трудное дело, Евграфий Петрович блаженно откинулся на спинку кресла. Тут в дверь осторожно постучали, она приоткрылась, и в нее боком проник Батько.
— Ваше благородие, — осторожно пробасил Батько и замолк, не зная, с какого бока приступить к сути.
— А, Батько! — ласково улыбнулся своему любимчику Медянников. — Отведи‑ка, братец, этого сукиного сына в кабинет Павла Нестеровича. И стереги, не отходи. Сейчас Павел Нестерович подойдут.
Батько мысленно перекрестился и повторил:
— Ваше благородие…
Медянников приподнялся с кресла и, не веря предчувствию, выдавил:
— Ну?
— Виноват, ваше благородие!
Батько вытянулся в струнку, пытаясь бравым внешним видом смилостивить начальство и оттянуть миг наказания. Медянников черным медведем поднялся из‑за стола и, косолапо ступая, подошел совсем близко к лицу Батько, чтобы ничто не мешало общению двух душ:
— Че–го?
Душа Батько ушла в пятки и вещала уже оттуда:
— Виноват, ваше благородие! Не уберег, ваше благородие!
— Сбег? — радостно спросил Медянников.
— Так точно, ваше благородие! В сортир попросимшись! Зашли! По уставу! А он в очко! И через забор! Виноват!
— Бывает…
Медянников отвернулся от Батько и тут же с разворота коротким резким ударом кулака в зубы свалил здоровенного Батько на пол. Чему тот даже и обрадовался — лежачего не бьют. Вошедший Путиловский узрел лишь финал классического мордобития — Батько, развозящего по лицу кровь из разбитой губы.
— Прекратить! Евграфий Петрович! Я доложу! — закричал красный от внезапного гнева Путиловский.
— У него Топаз сбег! Доложите! — заорал в ответ Медянников, у которого даже слезы проступили от обиды. — Бегаешь–бегаешь, а тут… эх!
— Как «сбег»?! — открыл рот Путиловский.
— Не уберег, Павел Нестерович! Виноват, Павел Нестерович! — Сарказм Медянникова достиг предела.
— Тьфу! Работнички! Храпоидолы!
Путиловский ненавидяще замахнулся на Батько и выбежал от греха подальше. Медянников потряс сжатыми кулаками перед мордой Батько:
— У–у-у! Скважина! Через очко!
Затем в полной прострации сел за стол, зачем‑то взял в руки перо, внимательно осмотрел, снял с кончика невидимые миру пылинки, тупо уставился на стоящего смирно Батько и неожиданно для самого себя метнул перо прямо в штрафника. Но, к счастью для пера и для Батько, попал в дверное полотно.
— Пшел вон, скотина! — возопил Евграфий Петрович. Что Батько и исполнил в ту же секунду.
Когда требовательно прозвенел дверной колокольчик, Марию Игнациевну так и бросило в жар: «Это он! Сейчас я ему все скажу!» А внутренний голос вкрадчиво шептал: мальчику срочно нужны были деньги, он не захотел ее беспокоить. Теперь он вернулся и все–все объяснит!
И хотя умом она понимала, что не видать ей больше Алешеньку, сердце не хотело слушать и радостно билось: он! он! он! Если это он, то, пресвятая дева Мария, она все простит.
Дверь распахнулась, но вместо Викентьева там стоял незнакомец, однозначно не нуждавшийся в прощении. Не говоря ни слова, он сильной рукой отстранил Максимовскую и по–хозяйски вошел в прихожую.
— Что надобно пану?
Максимовскую испугать было весьма трудно, но эти желтые, светящиеся в полумраке прихожей глаза вызвали у нее животный ужас. А когда незнакомец достал из кармана наган и приложил палец ко рту — молчать! — Максимовская застыла соляным столпом подобно Лотовой дочери.
— Где он? — страшным шепотом спросил незнакомец, и Максимовской сразу стало легче. Она поняла, что бояться некого: человек с желтыми глазами искал Викентьева. И искал, чтобы убить.
— Можете говорить громко. Его нет!
Мария Игнациевна гордо прошла в гостиную, нимало не заботясь о незнакомце. Тот последовал за ней с наганом наготове. Обследовав все комнаты и убедившись, что Викентьева нет, незнакомец уселся посреди гостиной и уставился на Максимовскую. Та тоже молчала, хорошо понимая, что молчащий выигрывает партию. Первым не выдержал желтоглазый, видимо, у него было меньше времени на партию, что означало цейтнот.