Тем временем Путиловский коротал досуг, допрашивая Максимовскую, одетую гораздо более шикарно, нежели того требовал полу светский этикет при визите в полицию.
— Кто, кроме названных мною лиц, мог знать о содержимом сейфа? Вы кому‑нибудь сообщали о текущих финансовых делах аптеки?
— Нет! — без малейшей паузы выпалила Мария Игнациевна.
«Врет», — подумал Путиловский.
— Весьма странным является бессмысленный погром всей аптеки. Такое впечатление, что кто‑то мог мстить подобным образом. Кто?
— Я ничего не знаю.
«Опять врет», — подумал Путиловский.
— Хорошо. Вы помните ученика провизора Викентьева Алексея?
— Нет, — и Максимовская уверенно уставилась Путиловскому в глаза.
— Его уволили год назад за нерадивость и склочный характер.
— Припоминаю… такой смазливый юноша. Да. Помню. И что с ним?
— У него могли быть мотивы мщения?
— Пан шутит? Он слишком юн и легкомыслен для такого… Нет, уверяю вас, нет.
— Вы утверждаете, что плохо его помните. А вот провизор показал, что у вас были приятельские отношения.
— Провизор — сильно пьющий пан! — зло кинула Максимовская. — Он вам за угощение все что угодно вспомнит.
— Я его не угощал. Это невозможно. Он скончался наутро после налета.
Этого Максимовская не знала. И старый Певзнер ей не сказал. Пора, пора бежать отсюда. Один умер, второй обокрал — ненавижу эту Россию!
— Значит, Викентьева вы не подозреваете и с ним не встречались. Так и запишем. Я прошу вас, Мария Игнациевна, если вдруг увидите, встретите случайно, дайте знать. Не сочтите за труд.
— Конечно! Разумеется. А что он сделал?
— Ровным счетом ничего, — в свою очередь соврал Путиловский. — Вы свободны. Разрешите помочь вам.
И он галантно помог даме облачиться в шубу, что Максимовская оценила по достоинству:
— Благодарю вельможного пана.
Она торопливо вышла из здания департамента и крикнула извозчика. В муфте ждала своего часа тяжелая склянка с царской водкой. Она не должна опоздать.
Поручик Иван Карлович Берг был родом из Москвы. Его отец происходил из прибалтийских немцев, из старинного рода, натурализовавшегося в России лет двести тому назад. Мать была обычной московской мещанкой.
Маленький Ваня с самого детства, лет пяти от роду, выказывал живейший интерес ко всему, что горит и взрывается. В числе первых успешных опытов был чрезвычайно удачный поджог соседского сарая с сеном и дровами. Из этого поджога Ваня вывел две аксиомы: сено сгорает гораздо быстрее дров, а задница заживает гораздо быстрее спины.
Вслед за этим опытом последовали и другие: изготовление шутовской пиротехники силами учеников второго класса реального училища под предводительством Берга Ивана и подрыв оной пиротехникой моральных устоев реального училища; сооружение малокалиберной мортиры и стрельба солью по живым свиным мишеням; рытье тихой сапой окопа и подкладывание мины под укрепленный забор отставного унтер–офицера Зеленцова, а также подрыв мостика через тихую пескариную речку.
Венцом Ваниной химической деятельности явилась проверка изобретения динамита господином Альфредом Бернгардом Нобелем. В ходе эксперимента было получено вещество, отличавшееся от динамита одной лишь особенностью — взрываться от малейшего толчка. Что оно и сделало, сняв напрочь крышу с бани, в коей проводился эксперимент. Нобель был посрамлен.
Самое замечательное во всех этих историях было то, что Ваня выходил из них совершенно невредимым, даже почти не контуженным. Приняв сей знак за перст судьбы, папенька отдал Ивана в Московское артиллерийское училище, где Иван скоро стал авторитетом в лихих саперно–артиллерийских забавах и был выпущен подпоручиком артиллерии в первом десятке.
Это позволило Ивану Карловичу претендовать на поступление в Михайловскую артиллерийскую академию по кафедре минно–торпедного дела. Мины у Берга получались замечательные — умные, послушные и чрезвычайно разрушительные. С торпедами было похуже, потому что Берг плавать не умел и боялся, а без этого умения хорошую торпеду не выдумать.
Сейчас у него был перерыв в лекциях, и он бодро шел выполнять личное приказание начальника училища: в определенный час встретиться с определенным человеком и оказать ему определенное содействие во всем, о чем этот человек попросит. Здесь была тайна, а тайны Иван Карлович определенно любил.