Провожу ликбез по теории прав человека. Вкратце объясняю, почему василевс — это плохо, а демократия — хорошо. Рассказываю, какие книжки они должны были прочитать, чтобы до них это дошло, и откуда такую литературу они должны были взять. Задаю несколько контрольных вопросов. Ребята местами путаются, но это не страшно. Так достовернее. Пусть изображают из себя нахватавшихся по верхам доверчивых лопухов. Таких все политические организации любят.
Отправляем наших рекрутов вербоваться. Перепарковываем машину в другое место, чтобы меньше внимания привлекать. Сидим, волнуемся, народ рассматриваем. Люди, как люди. Такие же, как всегда. Правда, больше, чем обычно, горожан одетых в цивильную одежду. Видимо, первым делом ПОПЧ объявила униформу необязательной. Забавно, а у нас Магистрат просто новые цвета ввел и покрой велел изменить.
У них есть еще одно любопытное новшество — ПОПЧ деньги напечатала. Это мне Семеныч рассказал. Долго хихикал. Говорит, серо-розовая бумажка, а на ней какой-то дядька в парике в профиль. У дядьки опухшая, как с похмелья, физиономия и глупое выражение лица. Интересно, кто это?
Постепенно долгое ожидание начинает меня раздражать. Хочется съесть чего-нибудь эдакого. Вкусненького. И еще курить. И неважно, что я сигареты в последний раз месяца три назад видела, хочу и все! На эту тему закатываю небольшую истерику, после чего выслушиваю от Артема лекцию о вреде курения, а от Семеныча пространные рассуждения на тему сложностей добывания сигарет во враждебной среде. Ну и ладно. Обиженно замолкаю.
Лизавета появляется лишь перед рассветом.
— Он в морге, — заявляет она вместо здрасте.
Я бледнею, зеленею, руки стремительно холодеют, и вообще, я, кажется, готова в обморок упасть. Вот и закончилась наша чудесная эпопея.
— Но, — продолжает Лизавета, — Серега считает, что Егор жив. Потому что в противном случае он бы это почувствовал.
— Где морг? — интересуется Семеныч.
— Здесь же не территории. Отдельное строение.
— Про подопечного удалось что-нибудь узнать? — это уже я спрашиваю.
— Да, вроде была какая-то старушка — божий одуванчик. С этим Сергей сейчас разбирается. Она осталась в основном корпусе.
— Морг охраняется? — это снова Семеныч лезет. Профессионал.
— Конечно. Но их там всего четверо снаружи. Есть ли кто внутри, я не знаю.
— Проверим, — спокойно заявляет Семеныч и достает из бардачка пистолет с глушителем.
— Может быть, темноты дождемся? — неуверенно предлагаю я. Если честно, боязно переть днем на чужую территорию, не имея возможности ее отсканировать.
Михаил Семенович Зорькин смотрит на меня, как на умственно неполноценную. Не понимаю, что я такого сказала?
— Маечка, — наконец вкрадчиво проговаривает он, — а как ты думаешь, зачем живого человека могут отнести в морг?
Я лишь тупо хлопаю ресницами.
— А для того, дорогая моя, чтобы произвести вскрытие, пощупать и посмотреть, и чем же его мозг от мозгов нормальных людей отличается!
И вот тут я, действительно, теряю сознание.
Глава 7
Открываю глаза. Рядом никого. Я одна в закрытом автомобиле. Они, значит, утащились всей шайкой спасательную операцию проводить, а я, значит, должна сидеть здесь одна, как дура. Не выйдет! Пытаюсь открыть двери и тут обнаруживаю, что кто-то из моих технически одаренных товарищей заблокировал насмерть замки. Видимо, предвидел проклевывание у меня бешеного энтузиазма. Это несколько усложняет задачу, но у меня в кармане куртки есть гвоздь. Я его давно там таскаю на всякий случай вроде этого. Я сейчас расковыряю нафиг этим гвоздем всю панель, и пусть они потом дверь хоть по частям собирают, но я отсюда выйду!
Панель расковыриваться не собирается. Видимо, я не первая, кому в голову приходит такая замечательная мысль, а потому конструкторы этого транспортного средства предусмотрели в нем защиту от дураков — большая часть деталей металлическая. Ничего, зато там есть болтики. Короче, пыхтя и ругаясь, пытаюсь открутить болтик, и тут открывается задняя дверь, в нее, как пушинка, влетает упитанная пожилая женщина, плюхается на сидение и выпучивает на меня свои маленькие бесцветные глазки. Оба-на! Я даже сказать толком чего-либо не успеваю, как дверь снова закрывается. Начинаю долбить кулаками в стекло и орать, но быстро удаляющаяся спина Сергея делает вид, что ее это не касается.
Оборачиваюсь. Пристально разглядываю старую даму. Она, соответственно, меня.
— Вы кто? — спрашиваю.
— Я должна представиться по всей форме? — интересуется она.
— Да, пожалуйста.
— Мастер Врачевания 11 уровня Серафимович Любовь Авдеевна, терапевт. А Вы?
— Я… Майя Алексеевна Дровник, безработная.
И начинаю безудержно врать. Не знаю, почему. Вранье — не самая сильная моя сторона.
— Мы, — говорю, — здесь по поручению Магистрата города Стапина. Нам велели найти Вас и привезти в… Стапин.
— Но зачем? — удивляется Любовь Авдеевна.
И она меня об этом спрашивает? Я недоуменно развожу руки в стороны.
— Не знаю.
Слышу отдаленный звук взрыва и с удвоенной энергией принимаюсь за болтики. А потом, все же, заставляю себя пошевелить мозгами. Ведь если я разломаю панель на двери, закрыть машину я уже не смогу, а эта милая пожилая женщина, может статься, мне не поверила и захочет дать деру. Это я не могу допустить.
— Вы проводник? — спрашивает вдруг Любовь Авдеевна. Вздрагиваю, вспоминаю о своей нынешней непроницаемости.
— Да, — отвечаю, — проводник, только неопытный.
— Но Вы беременны!
— Да, но такое случается и с проводниками.
— А Егор Старостин, его вы тоже должны забрать? — беспокоится Любовь Авдеевна.
— Конечно, — говорю, — мои товарищи как раз сейчас этим и занимаются.
Говорю, а сама в окно поглядываю. И точно, вижу этих самых товарищей в сборе. Несутся к автомобилю веселым галопом. Впереди — Лизавета в разорванном местами платье, за ней — Семеныч с телом Егора на руках, чуть позади — Артем, зажимающий ладонью свое левое плечо, и в качестве замыкающего — Сергей. Наверное, наш небольшой внедорожник не был рассчитан на впихивание в него семи человек, но он стерпел и это. Семеныч отвоевывает у Сергея руль. Лизавета усаживается на колени Сергею на переднее сидение. Любовь Авдеевна, я и Артем втискиваемся на заднее. Егора мы держим на руках.
Я пока не совсем могу осознать, что мы его вытащили, и почти ничего не ощущаю. Только страшную растерянность. Егор, действительно, очень плох. Его голова обрита наголо, глаза закрыты. Он весь в синяках, ссадинах и рубцах от ударов. Вены на исхудавших руках в следах многочисленных инъекций. Ребра выпирают так, будто его не кормили, по меньшей мере, месяц. Егор дышит редко и слабо. Хочется плакать, но я резко себя обрываю. Не время.
Медленно глажу его по голове, тихонько приговаривая:
— Потерпи, милый, совсем немножко осталось.
У Артема вся рука в крови, но он заверяет нас, что ничего страшного. Лизавета под его чутким руководством делает перевязку прямо по ходу движения.
Полная пожилая дама, такая теплая и уютная, с доброй улыбкой на круглом румяном лице. Любовь Авдеевна. Мастер врачевания одиннадцатого уровня. Она сидит у нас во внедорожнике на заднем сидении. Рядом с Лизаветой.
Мы забрали седан из леса. К счастью, на него никто не покусился, а потому дальше мы можем следовать с большим комфортом.
— Спасибо, — говорит врачевательница, — деточки, вы меня спасли. Мне там приходилось заниматься очень неприятными делами.
Надо думать.
— Да не за что! — весело отзывается Сергей.
— Мне Старший Магистр сказал, что на Вас с Егором напали где-то неподалеку от Чешир. И силой утащили вас. Так оно и было? — как бы между делом интересуюсь я.
Медичка слегка напрягается.
— Да, — отвечает, — но мне неприятно об этом вспоминать.