Больше ни секунды я не собиралась находиться в зале, полном раздражающих меня своей радостью особ. Я вылетела в коридор и собиралась уже разреветься от, как мне казалось, вопиющей несправедливости, но вдруг напротив меня возникла госпожа Жуковская, и желание плакать тут же испарилось. Вместо этого я остановилась рядом с ней и решила задать вопрос, который в тот момент терзал меня больше всего:
— Ваше Благородие, — я вежливо поклонилась ей, — скажите пожалуйста, почему вы не взяли МЕНЯ?
Она посмотрела на меня без укора, но при этом с нотой сочувствия и, пожалуй, даже умиления:
— Анна, к сожалению, для посещения подобных мероприятий у тебя пока недостаточно знаний ни в языках, ни в этикете, ни в музыке. Но это вовсе не значит, что у тебя не будет возможности попасть на бал в следующий раз.
В первую секунду меня пронзил укол обиды. Хотелось возмутиться и доказать ей, что я ничем не хуже других, но я вовремя остановилась. Любая моя импульсивная реакция только усугубила бы и без того удручающее положение, и мне не оставалось ничего, кроме как поблагодарить Жуковскую и направиться в общую комнату, чтобы обдумать то, что я от нее услышала.
* * *
В тот самый злополучный день, когда, казалось, все кроме меня отправились покорять дворец, я сидела в институтской библиотеке, что за последние пару дней стала для меня клеткой. Большинство моих сверстниц сейчас танцевали мазурку с графами и баронами, а я сидела в одиночестве в пыльной библиотеке и пыталась перевести очередную новеллу. Прекрасно.
Проводить вечер с оставшимися девочками не хотелось, поскольку несложно было догадаться, о чем они будут говорить, а еще раз переживать не очень-то хотелось, поэтому лучшим решением было отвлечься от неприятных мыслей за книгами.
По правде, я должна была заниматься переводом все пять предыдущих уроков, но так сложилось, что я всегда находила занятия поинтереснее. И только когда Жуковская вот-вот собиралась поинтересоваться моими успехами, я уселась за работу.
В помещении было мрачно, все же темнело зимой рано. С потолка и почти до самого пола свисали сотни паутинок, которые в тусклом свете свечей отбрасывали поразительных размеров тени, и возникало ощущение, словно вся библиотека — это гигантская ловчая сеть, а я в ней случайно запутавшаяся жертва.
Прошло несколько часов, а я совсем не продвинулась, настолько сложным был заданный текст. Да и мой словарный запас оказался куда беднее, чем я предполагала. Все это только еще больше выводило меня из себя.
Внезапно недалеко от меня за стол присела девушка. Это было весьма неожиданно, поскольку я думала, что немногие решатся провести рождество в одиночестве среди мрачных панелей библиотеки.
Девушка открыла книгу и принялась с интересом читать, время от времени делая пометки на своих и без того исписанных вдоль и поперек листах.
Окинув ее краем глаза, я вдруг поняла, что девушкой за соседним столом оказалась Афанасия. Сказать, что я была удивлена — ничего не сказать. Она ведь совершенно точно была приглашена на бал! Что заставило ее отказаться от блистательной возможности проявить себя?
Я немного побаивалась Афанасию, она казалась мне зазнавшейся и высокомерной, хотя я никогда не разговаривала с ней лично. При этом рядом с ней я испытывала такое же чувство, что и на уроке, пересказывая мадам Монро текст из французского учебника истории. Казалось, что стоит мне ляпнуть глупость — девушка посмотрит на меня исподлобья, помолчит, а потом, мягко исправив, одарит таким взглядом, что я навечно запомню эту ошибку.
К счастью, в тот момент чувство интереса во мне преобладало, и я не слишком беспокоилась о репутации. Впрочем, мое местоположение в этот день и время явно свидетельствовало о том, что с репутацией у меня далеко не все хорошо.
— Афанасия, — позвала я девушку, — можно тебя спросить?
Институтка тут же оторвалась от книги и посмотрела на меня. Ее взгляда хватило, чтобы понять — она готова меня выслушать.
— Ты же приглашена на бал, почему ты не поехала?
— Приболела, — ответила она спокойно и улыбнулась.
Честно говоря, ее ответ прозвучал настолько неубедительно, что даже разозлил меня. Даже если она и болела, ведь это был бал в императорском дворце, такое событие нельзя пропускать из-за простуды!
— Как-то странно пропускать столь грандиозное событие из-за недомогания, тебе не кажется?
Вероятно, я слегка перегнула палку, потому что Афанасия тут же оторвалась от книг и очень удивленно посмотрела на меня. Но спустя уже несколько секунд с ухмылкой ответила:
— Нет, не кажется.
Девушка была абсолютно спокойна внешне, и хотя, возможно, моя назойливость уже начала раздражать ее, она нисколько не показывала это, а потому я продолжила:
— Неужели что-то может быть важнее бала во дворце? Неужели ты не хочешь этого всем сердцем и душой?
— Скажи мне, а почему я должна хотеть?
Я смутилась, потому что мне казалось очевидным, что все без исключения мечтают быть частью монаршего двора. Словно прочитав мои мысли, Афанасия продолжила:
— Ты думаешь, дворец — это светские рауты, нежные вальсы и струящиеся рифмой поэтические романсы на балконах со статными мужчинами? Дворец — это не совсем такое место, как тебе кажется. После трех-четырех приемов начинаешь понимать это, и возвращаться туда уже не так хочется.
Я пропустила ее слова мимо ушей. Видимо, Афанасия была настолько высокого мнения о себе, что даже дворец был для нее чем-то обычным. Но все же желание хоть на секунду приблизиться к мечте и хотя бы в мыслях перенестись в светлые просторные залы взяло верх.
— И как же тогда там на самом деле? Сырой склеп да сборище крестьян в обносках? — спросила я, не скрывая сарказма, но, наткнувшись на негодующий взгляд девушки, постаралась сгладить углы. — Извини, просто для меня это очень важно. Больше всего на свете я хочу побывать на балу.
— Боже, — Фаня демонстративно закатила глаза, — я надеюсь, что ты шутишь.
Но я была серьезна как никогда.
— Пожалуйста, расскажи мне все. Дворец и правда такой волшебный? Говорят, во время первого вальса зарождается любовь!
— Кто говорит такую чепуху?
— А разве это не так? — протянула я удивленно.
— Эмммм, нет. Как бы тебе так сказать? Говоря про дворец, о слове «любовь», можешь смело забыть. В лучшем случае можно говорить о браке, выгодных связях. Но поверь, такого лицемерия и фальши, как там, нет больше нигде.
— То есть ты хочешь сказать, что когда я стану фрейлиной при дворе, меня не ждет самое лучшее время в жизни? — я еле сдерживала смех. Афанасия, оказывается, была такой циничной, похоже, что она совсем не верила в любовь. Но я-то знала, что все будет прекрасно.
Мое ответное пренебрежение, очевидно, слишком явно читалось на лице, потому девушка тут же произнесла:
— А ты считаешь, что тебя выберут фрейлиной при дворе?
— Разумеется. Или ты считаешь иначе? — никогда и ни с кем, я еще не говорила на тему своего будущего. Оно казалось мне предопределенным.
— Ох, ну скажем так. Чтобы оказаться там, нужно быть безупречной во всем, ну или же уверенным середнячком, в том случае, если у тебя безумно богатые и титулованные родители. Если у тебя есть что-то из этого, вполне возможно, тебя ждет успех.
Слова девушки заставили меня примерить на себя оба критерии, но я еще не осознавала, что едва ли подхожу к какому-либо из них. Заметив мою растерянность, Фаня продолжила:
— Все просто. Должно быть, ты очень талантлива в чем-то, раз решила замахнуться на место около Императора?
— Ну не знаю, я как-то не думала об этом. Наверное, всего понемногу.
— Неплохо, неплохо. Тогда, наверное, ты из очень знатной семьи? — Афанасия не отступала, продолжая закидывать меня странными вопросами.
— Да нет, не очень. Дворянская семья среднего достатка. Есть и богаче.
Девушка загадочно смотрела на меня, будто ждала, что я сама найду несостыковки между своими словами и реальностью. Но я упорно ничего не замечала. И она решила помочь мне, слегка направив в нужное русло поток несвязных мыслей.