Я миллион раз продумала этот разговор у себя в голове, однако отрицать, что он будет тяжелым, я не могла. Оттого никак не решалась прервать затянувшееся молчание.
— У вас красивый сад, отец, — хоть уж совсем издалека, но все же, наконец, начала я, — хоть, конечно, за ним и нужен уход.
— Ты знаешь, что делами сада раньше распоряжалась мать, то, что ты видишь сейчас — это уже не то. К тому же, большую часть пришлось продать, чтобы… — он покашлял, вероятно, решая, стоит ли мне знать о чем-то, — чтобы покрыть старые расходы.
Я мгновенно поняла, о каких расходах, а точнее, долгах он говорил. Было страшно продолжать, но лучшего момента для столь непростой беседы могло и не быть.
— Сколько у вас осталось душ? — прямо спросила я, хоть и знала, что не хочу слышать ответ.
— Да зачем тебе забивать этим голову? — тут же начал он, но, наткнувшись на мой суровый взгляд, признался: — Тридцать два человека.
Откровенно, я готова была услышать и меньшее число.
— Почему вы просто не продадите их? Для поддержания жизни в имении вам хватит и десяти человек.
— Продать кому?! — воскликнул отец неожиданно импульсивно. — Нашему обезумевшему соседу? Уж господин управляющий мне рассказал, как наш многоуважаемый господин Хмельнов их использует. Я ему души, а он их моментально на барщину на семь дней выгоняет, и день и ночь они на него пашут, а потом с его двора мертвые тела вывозят. Разве я могу так поступить со своими душами? Люди все-таки, жалко.
Я промолчала. В этом случае с отцом я была согласна.
— Откуда такой долг? — почти прошептала я, опасаясь расстроить отца своими расспросами. Я знала, как он хотел уберечь меня от любых проблем, и прежде всего таких, из-за которых страдала честь и репутация нашего рода.
— Что ты хочешь услышать? — было видно, что ему больно говорить об этом даже сейчас, — Она заболела сразу после твоего отъезда в Институт, — понятно было, что дело касалось смерти матери, но мне надо было это услышать. — Врач сказал, что ей ничего не поможет.
На этом его рассказ на время прервался. Но я была слишком нетерпелива и собралась вновь атаковать батюшку вопросами, но он тут же продолжил:
— Мы нашли другого, третьего, четвертого. Они несли такую чушь: принимать змеиный яд, жабью печень. Один раз пришла какая-то ведьма, якобы снимать порчу, ничего не помогало. А деньги уходили. Когда совсем отчаялись, повезли к императорскому врачу. Сперва все было хорошо, и ей на время стало лучше. Но потом все вернулось. Говорили, если уехать на море, дышать солёным воздухом, болезнь отступит. Я продал все. Собрались с переездом, а потом все закончилось.
— Вы продали все, чем владели в городе, чтобы купить маленький дом на море? — изумилась я. Мы никогда не были зажиточным семейством, но обанкротиться, спуская все на лечение чахотки — это должна была быть баснословная сумма.
— Естественно, часть денег у меня осталась, но я не смог по глупости грамотно ими распорядиться, и они пропали, — я чувствовала, что отец уже начинал злиться. Возможно, я слишком много требовала от него для первой встречи.
Тогда я приняла решение оставить эту тему на какое-то время, в надежде вернуться к ней потом. А вот вопрос решения финансовых проблем все ещё лежал на повестке дня.
— Послушайте, отец. Я знаю о ваших проблемах с долгами. Позвольте Вам помочь.
Отец вскочил с дивана и замахал руками:
— Даже не думай об этом! Я ничего брать не буду!
— Но, послушайте, эти двадцать восемь тысяч могут помочь. Возьмите, это мои деньги. Я ни у кого их не занимала и никому ничего не должна.
Отец недоверчиво посмотрел на меня. Было видно, что он даже не думал соглашаться. Скорее, он подозревал меня в незаконных делишках. В таком случае он безусловно был прав.
— Откуда у моей дочери с содержанием четыре тысячи в год взялось двадцать восемь тысяч рублей?
— Ха, — решила отшутиться я, — а вдруг я дружу с цесаревичем?
Глаза моего отца округлились, и в них появилось нечто страшное, дикое, захотелось поскорее убежать от него и спрятаться в шкафу.
— Ты в своем уме?! Даже не думай договариваться ни о чем с этими людьми! Поверь мне, они тебя подставят, а ты даже понять этого не успеешь.
— Папенька, успокойтесь, — тут же попыталась угомонить его я, — я же пошутила. Не дружу я ни с какими цесаревичами, и деньги у них я не брала. Я их заработала. Помогла кое с чем герцогине, вот она меня и наградила, — врать, конечно, было отвратительно, но я оправдывала себя тем, что это может всех спасти.
Он проигнорировал мои слова и продолжил гнуть свою линию:
— Цесаревичи, князья, все их приближенные — одинаковые мелочные, одержимые своей властью люди.
— Отец, не надо. Их семья многое для меня сделала, — попыталась вступиться я, хотя, если вдуматься, то однозначно ответить, что именно хорошего мне сделали приближенные Императора, было довольно сложно. Если не сказать невозможно.
— Что они сделали? Приняли тебя во дворец? Это не их заслуга, а твоя. И точно так же, как они ничего не сделали для тебя, они ничего не сделали для своих подданых. Эта страна полна безвольных закрепощённых рабов, которые умирают от произвола богачей, пока те устраивают пиры в своем дворце. Разве я не прав?
Я лишь покачала головой:
— Император изо всех сил старается избегать казней. А что до рабов? Вы дали им землю, вы заботитесь о них. Они должны быть вам за это благодарны.
— Я забочусь о своих душах, да. А другие помещики, думаешь, такие же справедливые? Да и казни дело такое. Зачем казнить кого-то, если можно отправить за горы и бросить умирать там? Но на самом деле это и есть казнь, просто мерзавцы называют это ссылкой.
Эти разговоры были мне непонятны. Я считала дворец своим вторым домом. И даже если не все в нем было идеально, мой долг перед Императором и его семьёй был неоспорим.
— Вы сами отдали меня в Институт. Зачем, если не хотели, чтобы я была к этому причастна?
— Твоя мать видела, как устроен дворец, и сбежала оттуда, как только смогла. К сожалению, обстоятельства вынудили нас отправить тебя в Институт, а оттуда ты попала во дворец. Но я очень хочу, чтобы ты покинула это место как можно скорее.
— Я Вас не понимаю.
— Я очень надеюсь, что и не поймёшь.
Глава 16
После обеда и разговоров с отцом, которые довольно быстро вновь перешли в спокойное русло, я решила навестить могилу матери.
Кладбище расположилось на пригорке недалеко от имения, и заприметить его легко можно было по небольшой покосившейся церквушке, находящейся рядом. Она была такой крохотной, что людям, вероятно, нужно было приходить на службы за несколько часов до их начала, или же слушать проповедь со скромного церковного подворья. Несмотря на это, атмосфера, царившая вокруг, была лёгкой и благодатной. Нежно журчал неподалеку ручей, питающий реку за холмом, тихо посвистывали птицы в кустах шиповника, а у входа в церковь вальяжно развалилась лохматая добрая псина, лениво поглядывающая на прохожих.
Кладбище было небольшим, и, возможно, как раз потому что на нём редко кто-то появлялся, оно продолжало оставаться запущенным. Я пробралась между зарослей крапивы и массивных деревянных крестов, кое-где уже поросших мхом и лишайниками и, наконец, добралась до железного креста с приделанной рядом дубовой табличкой и выгравированным на ней именем: Татьяна Демидова. Поставить такой постамент было делом недешёвым, а потому я сильно удивилась тому, что никто не ухаживал за этой могилой, словно моя мать была каким-то неизвестным французским солдатом. И если судить по обильным зарослям лещины и осоки, последние лет пять здесь точно никто не ходил.
Я присела на корточки, аккуратно приминая к земле высокую траву у надгробья, чтобы хотя бы попытаться придать этому месту благообразный вид.
Я не собиралась предаваться чувствам по приезде сюда, потому что от детских воспоминаний почти ничего не осталось. Меня привело сюда исключительно чувство долга, но, кажется, я не до оценила силу привязанности к этим местам. Потому что, стоило мне залезть поглубже в прошлое, выуживая из памяти каждую крупицу воспоминаний о детстве, как я ощутила такую пронзительную боль утраты, тоску и отчаяние, словно только что потеряла не только мать, но и часть себя. Казалось, секунду назад я стояла перед ней, умоляя дать совет и подсказать, как мне быть. Кому верить? И куда стремиться? И вот ее уже не было рядом. И меня поглощало тянущее ощущение пустоты, словно я осталась в этом мире совершенно одна: беспомощная, одинокая, потерянная. О том, что такое семья, я знала только из книг, а мое окружение, в котором меня воспитали и в которое я попала, развращало меня и всеми силами стремилось уничтожить. Но я не могла сбежать.