Ох, как же я хотела поговорить с ней! Рассказать обо всем, что случилось со мной во дворце. О герцогине, Императрице, о Варваре, Фане и даже об Александре.
Пощупав громадный булыжник, который весь день до этого заливало солнце, и убедившись, что я не замерзну, усевшись на его гладкую темную поверхность, будто в забвении, я принялась пересказывать немой тишине всё, что со мной приключилось.
Когда я закончила, день начинал склоняться к вечеру. Солнце больше не припекало, жара не сушила слезы, а на душе внезапно стало свежо.
Оставаться здесь больше не имело смысла. Пустота, которая все это время была моим верным спутником, услышала уже и так больше чем достаточно, а потому я направилась обратно. Погрузившись в свои мысли, я вновь проходила мимо бревенчатой церквушки, как вдруг из нее мне навстречу выскользнула немолодая женщина:
— Госпожа Анна? Вы ли это?! — воскликнула она. Женщина явно не была знакома с правилами этикета, раз позволяла себе обращаться ко мне столь просторечно.
— Вы не помните меня, сударыня? Я жена нашего батюшки. Вижу, решили вспомнить про нас и отца своего и посетили наши скромные края.
Я уж и забыла, каково это, говорить с простыми людьми. На удивление это ничуть не смутило меня, потому я заулыбалась и произнесла, кивая в сторону кладбища:
— Конечно, и матушку тоже надо было проведать.
На этом моменте в глазах женщины заиграли крохотные огоньки:
— Да, проведывать ушедших — это конечно хорошо. Вот только не на пустой могилке.
На секунду я потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки и, списывая все на свои предрассудки, переспросила:
— Как это понимать? Что значит пустая могилка?
Собеседница совершенно точно успела пожалеть о своей чрезмерной болтливости и сейчас, вероятно, просчитывала пути отступления. Но было поздно, и ей пришлось отвечать:
— Послушайте, сударыня, я не знаю ничего толком. Это все слухи, ей Богу.
— Рассказывай, — приказала я властно. Любопытство и тревога на время переплелись, и предвкушала неприятности.
— Ваше благородие, — начала издалека женщина, — Ваша матушка умерла, как известно, от чахотки. Светлейшая душа, замечательная госпожа, — она рассыпалась в комплиментах. И хотя я прекрасно понимала, что меня изо всех сил пытаются умаслить, заставить ее говорить лишь о том, что мне было нужно, оказалось не так просто:
— А причем здесь пустая могила? — напомнила я женщине, не давая улизнуть от ответа.
— Как я уже сказала, я ничего не знаю током. Но дело вот в чем. Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, Ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца. А где это такое видано, чтобы покойник на этот свет без исповеди посылать. Вот и вышло, что на помине был только ваш батюшка, да мой муж. Земле предали закрытый гроб. А после никто даже не появился на той могиле. Не по христианским традициям это.
— Это все? — спросила я недоверчиво. История ее больше была похожа на сельские сплетни.
— И да, и нет, — прошептала соседка, словно рассказывала мне сказку на ночь, — по здешним краям тогда шатался всякий сброд и все расспрашивал, про матушку Вашу, про батюшку. Мы, конечно, ничего, никому. Но было такое, — артистично вздохнув, сказала она, — В ночь, когда, сударыни не стало, царствие ей небесное, вся околица видела здоровенных мужиков. Ей богу, — причитала женщина осуждающе, — пришли посреди ночи в Ваш дом, я только мужа отправить хотела проверить все ли хорошо, смотрю — выходят. А после больше никто не видел ни их, не матушку Вашу.
Я фыркнула. Это звучало так нелепо. Какие-то деревенские мужики, пустой гроб, исчезновение матери. Чего только не придумают эти крестьяне для развлечения?
— Что ж, спасибо за столь увлекательную историю, — вежливо поблагодарила я женщину за информацию, надеясь, что она не расслышит саркастичные ноты в моей интонации. Но она, кажется, услышала:
— Не верите? А так все и было, — сказала она, трижды перекрестила меня и одарив снисходительной улыбкой, направилась к церкви.
Я тоже не собиралась задерживаться.
Спускаясь с холма, я думала о том, какой живой может быть фантазия у людей, если их жизнь скучна и однообразна. Но едва я ступила на дорогу у подножия, ведущую к дому, услышанная история начала несколько переосмысляться.
«А уж не связаны были эти странные люди с теми долгами, которые обременяли нашу семью?» — думала я, не по-девичья шаркая ногами о песок. Вариант с бандитами был куда более логичным, нежели растрата огромного состояния на лекарства от чахотки. И тогда вполне понятно, почему отец предпочел не говорить мне об этом.
Отец ждал на крыльце, и мое появление на горизонте не осталось незамеченным. Ещё издалека я уловила еле различимые запахи жареного мяса, а когда нога моя переступила порог дома, белая кухарка, совмещающая также должности буфетчицы и моей бывшей кормилицы, уже накрывала стол в гостиной.
Мы сели ужинать. Разговоров было немерено. Отец рассказал мне о своем хозяйстве, садах, которыми когда-то занималась мать, и которые пришлось продать соседу. Я же старательно пыталась пересказать отцу, что произошло со мной с того злополучного ноябрьского дня за годы Института и службы во дворце:
— Тебе нужно бежать оттуда, — уверено произнес он, услышав историю подкинутого Еленой письма.
— Если я убегу, откуда у меня будут деньги, чтобы восстановить наше доброе имя и не потерять дом?
— Титул имеет смысл лишь тогда, когда есть перед кем им гордиться. В наше время дворяне так замарали это понятие, что быть дворянином скоро станет позорно. А за деньги ты не должна переживать, это не твоя проблема. Ты и так сделала очень много, — он кивнул в сторону горшка с георгином. Я расценила этот жест, как знак того, что он принял мою помощь.
— Отец, я хотела спросить Вас.
Он отпил вина из хрустального бокала и посмотрел на меня.
— Я встретила жену священника, когда была на кладбище. Она наговорила мне, будто Вы хоронил пустой гроб без матушки, и будто Вы связались с бандитами, которые ее убили. Я не поверила, конечно. Но все же я хотела спросить, почему вы не приглашали никого из родных? Даже я узнала о ее смерти в письме почти через год после!
Реакция на мои вопросы была довольно предсказуема. Отец был недоволен. Не любил он разговоры, в которых кто-то хотя бы на секунду допускал, что он может быть не прав.
— Я говорил тебе не верить слухам! Вот оно, императорское воспитание! Твоя мать была больна. Вопреки мнению, что чахоткой болеют лишь люди страстей, я склонен думать, что она может быть опасна для других. Потому и не звал никого. Да и кого звать было? Родственников нет, а те, что есть, живут за сотни миль.
— А бандиты? — на всякий случай заикнулась я.
— Не знаю, кого эти сыщики приняли за разбойников, но в ту ночь кроме врача, да его лакея с кучером, у нас никого не было.
Я удовлетворенно кивнула, и мы вновь принялись за еду. Но почему меня так пугало воцарившееся молчание? Неужели я все еще в чем-то сомневалась? Или, быть может, меня просто волновала та необъятная гора проблем, что до сих пор нависала над нашей семьей. Едва я подумала об этом, как в дверь трижды постучали.