— Она уже идет.
Отец подал мне руку, помогая взобраться в бричку.
Мне не хотелось уезжать, но я знала, что в П. у меня гораздо больше возможностей помочь отцу, нежели в богом забытом селеньи.
— Я сделаю все возможное, чтобы нам помочь, — заявила я серьезно, но тут же наткнулась на еще более суровый взгляд батюшки.
— Это не то, о чем тебе стоит беспокоиться.
— А чем мне еще беспокоиться?
— Сделай все, что в твоих силах, чтобы покинуть дворец, как можно скорее, — я даже не успела понять смысл сказанного, как дверь кареты захлопнулась.
— Гони, — услышала я четкий приказ отца, и лошади мгновенно сорвались с места, унося меня обратно в ад.
***
Мы приехали поздно, но во дворце сегодня было на удивление тихо. Вероятно, все разбрелись по своим комнатам или разъехались по загородным поместьям.
Мне претила одна лишь мысль, о том, что придется возвращаться в комнату, где никто меня не ждет. Но со мной подобное происходило постоянно. Я каждый раз надеялась, что во всем дворце найдется человек, способный стать мне другом, но каждый раз, возвращаясь в монарший дом, видела все те лица, что смотрели на меня с презрением и брезгливым снисхождением, и понимала, что чудес ждать нельзя. Нужно просто смириться со своим одиночеством.
Протащив чемодан вверх по лестнице, я остановилась на террасе передохнуть, и внезапно осознала, что не хочу никуда уходить. Здесь всегда было немноголюдно, и даже во время императорских приемов этот балкон почему-то не пользовался у гостей популярностью, хотя был бы весьма подходящим местом для соблазнения юных дев. Прислуга появлялась здесь только после десяти, когда возвращалась в свои комнаты на ночлег. Я часто приходила сюда, когда приевшиеся стены комнаты начинали давить на меня, и, казалось, что я вот-вот стану их вечной заложницей.
Не такой я представляла себе поездку к отцу! И уж точно не ждала, что она закончиться подобным образом. Я почувствовала, как мне становится дурно. Что же делать? Неужели нет способа помочь ему? Или мы перешли красную черту, после которой уже ничего нельзя исправить? Быть может стоит все же занять денег у Фани? По крайней мере девушка вряд ли будет требовать немедленного возврата денег, и я успею неплохо заработать. Звучало как план. Убогий и жалкий. Но все же план.
Как я могла вообще допустить подобное? Как я могла оттянуть поездку домой настолько?! Надо было лучше стараться! Лучше танцевать! Надо было одолжить у Фани, Варвары, надо было бежать к Императору и умолять его о милости.
Каждую минуту, когда я вспоминала дом, сердце сжималось от боли. Потрепанная деревушка, перекошенная церковь и пустой дом отца. Но даже этот клочок земли у нас вот-вот собирались забрать. Это был тупик.
Что-то внутри меня перевернулось, а затем огромная волна из беспомощности и несправедливости накрыли меня с головой. К глазам вновь подступили слезы. Может надо было ехать вслед за кредиторами в губернию и добиваться там аудиенции с губернатором? Быть может, он оказался бы порядочнее дворцовых подхалимов и с ним можно было бы договориться?
Я не хотела плакать. Это казалось мне уделом ленивых и слабых. Но тогда я просто не знала, как выбраться из этого. Я обыскала все, тыкалась везде, пыталась придумать хоть один вариант, чтобы спасти наше имение. Но все это было бесполезно.
А потом я представила, как какой-нибудь пузатый барон, коему перейдет наше имение, прикажет срубить яблони за нашим домом, а его долговязая жена будет попивать чай на крыльце, где когда-то мать пела мне колыбельные. Я не выдержала. Слезы брызнули из глаз.
«Успокойся, ты придумаешь, что-нибудь!» — приказала я самой себе. Но мысли, еще более страшные, лезли в голову. Перед глазами стояла картина вчерашней мрачной комнаты и суровых голосов кредиторов. Какой бы наивной я не была, прекрасно понимала, что мы уже все потеряли.
Внезапно я услышала шум шагов на лестнице ведущей в сад. Появление здесь кого-то еще не входило в мой план, тем более, когда я, очевидно, не настроена была быть вежливой и милой.
И можете вообразить, каким огромным было мое удивление, когда на балконе, на котором доселе не прошло ни души, вдруг появился Александр.
Меня не должно было смутить его появление, потому что я, как и прежде, считала его эгоистичным, самовлюбленным неженкой, которому не до кого нет дела. В моем представлении он должен был пройти мимо, сделав вид, что не заметил меня. На всякий случай я все же отвернулась в сторону ограждения и устремила взор на сад, словно изучая куст белой розы, что рос за парапетом. Однако все пошло именно так, как я меньше всего хотела.
Едва оказавшись рядом, князь вдруг остановился и довольно серьезно, тоном заботливой матушки, спросил:
— Анна Георгиевна, какая неожиданная встреча! Что вы здесь делаете в столь поздний час? У вас все хорошо?
Я могла задать ему тот же вопрос. Могла ли я ожидать появление великого князя из темного сада, куда отнюдь не часто заносило дворцовую элиту? Не знаю, был ли его вопрос связан с тем, что он разглядел мои опухшие глаза и отекшие веки, или ему элементарно хотелось зацепиться за кого-то языком. Но вести с ним диалог по душам, я не собиралась.
— Да, Ваше Высочество, спасибо. Я в порядке. вы, наверное, спешите, не хочу вас задерживать.
Он мягко улыбнулся и в тот момент, я осознала, что он утратил всякое желание идти куда шел.
— У меня есть время, — протянул он и внезапно сделал шаг ближе, фривольно облокотившись на парапет рядом со мной. Чтобы не смотреть на Александра, я все еще изучала раскидистый кустарник с белоснежными розами, но князь с легкостью проследил за моим взглядом и также задумчиво принялся разглядывать лепестки на пышных бутонах.
— Анна Георгиевна, прошу вас, не стоит называть меня столь официально, по крайней мере, когда к этому не располагает обстановка.
Я недоверчиво покосилась на него. Только что он предложил нарушить одно из основных правил этикета, и для меня это звучало, как насмешка. Кажется, он понял мое недоумение.
— Нет, я, разумеется, не настаиваю. Но буду рад, если вы будете звать меня просто Александром Николаевичем.
Я не стала расспрашивать князя, чем ему так наскучило величественное «Ваше Высочество», ведь наоборот, ему должен был неимоверно льстить его статус и положение.
— Как прикажете, Александр Николаевич. Но мне будет непросто привыкнуть, — согласилась я, чтобы отвадить его.
После этого я замолчала, предполагая, что он додумается оставить меня одну, и я смогу спокойно провести остаток вечера в одиночестве, и, быть может, даже придумать что-нибудь, что поможет решить семейные проблемы. Хотя что там? Я за полгода не смогла найти ответ. С чего бы это все решилось сейчас?
— Мне показалось, вы опечалена чем-то. У вас что-то случилось?
Да какое ему вообще дело до моих чувств? Очевидно же, что Александра никогда не заботило чужое бремя, разве что помощь и забота о других, в итоге, не приносила пользу ему. Я не выдержала:
— Ваше Высочество, — проигнорировала я его предыдущие просьбы, — неужели вам не все равно?
Я видела, что он был несказанно удивлен такой откровенной прямоте. Но похоже, решил закрыть на это глаза.
— С чего вы взяли? Я так похож на человека, которого ничего не волнует? Тем более судьба девушки, которая плачет в одиночестве, едва вернувшись из поездки домой. Это явно недобрый знак.
Глупо было отрицать, что я чувствую себя паршиво. Он прекрасно видел мое состояние. Я вздохнула:
— Не знаю, что вам ответить, Александр Николаевич.
Как же я отвратительно разговаривала с ним. По меркам Института, односложные предложения, которые я выдавала, были равнозначны полнейшему неуважению. А отсутствие интереса с моей стороны вообще было непростительным. Потому Александр мог спокойно обидеться на мою молчаливость, а в некоторые моменты, даже очевидную грубость и посчитать меня невоспитанный девицей.
Однако несмотря ни на что, он оставался спокойным. И его детская непосредственность выглядела в тот момент так правдоподобно, что даже я словила себя на мысли, что больше не хочу ему хамить. Наоборот, его присутствие теперь казалось даже уместным.