— Знаете, я до сих пор вижу перед глазами имение отца. Имение, которое уже давно покинула жизнь. Я знаю, как люди в деревнях умирают от голода и произвола помещиков. Я видела, как в наш дом пришли люди Императора, чтобы отнять у нас все. Я прошла через бесчисленные унижения и обманы во дворце. Но… Если бы вы только знали, как я хотела любить это место, я верила в него с самого рождения! Что будет, если я хотя бы на долю секунды представлю, что могущество дворца лишь иллюзия? Что будет, если окажется, что Император не справедлив и не милосерден? Что будет, если я пойму — все вокруг было ложью? — я замерла и отвернулась от Жуковской, а затем прошептала, — мне страшно, потому что, если я признаю это, какой будет смысл жить?
— Знаете, смелость человека не в том, чтобы пойти в бой, а в том, чтобы признаться, что вам страшно.
Я ничего не ответила, но не сомневалась — мы поняли друг друга.
Было слышно, как тикают на камине часы в золотой оправе, как завывает за окном февральский ветер и, казалось, слышно было даже, как сгущались над поместьем снеговые тучи.
— Это было почти год назад, но для меня тот день словно продолжается до сих пор. Боль никогда не утихнет, также, как и желание отомстить, — от ее последних слов по телу пробежали мурашки. И снова появилось то чувство, которое преследовало меня еще с осени. Медленное, тянущееся, гнетущее чувство тоски, которое нельзя было унять. С ним можно было только воевать. Что Жуковская и собиралась делать.
Глава 21
Внезапно двери в столовую распахнулись, и в них вбежали две симпатичные девочки, лет двенадцати. Их кудрявые золотистые локоны выбивались из растрепавшихся длинных кос, а грациозность и лёгкость движений, доставшиеся им от матери, не заметить было невозможно.
Девочки наперебой принялись рассказывать матери о наискучнейшем уроке французского, который только что закончился. И о том, как все это время они мечтали сбежать от сварливой преподавательницы в зимний сад.
Но стоило мне на секунду позабыть о том, что рассказала мне Жуковская, в столовой появился новый гость.
Александр был абсолютно беззаботно и по-детски счастлив. Фору ему в этом мире радости могли дать разве что дочери Анечки, которые в тот момент жадно уплетали пирожные.
— Все прошло хорошо? — спросила Жуковская как ни в чем не бывало.
— Да, — коротко ответил он. Было так интересно наблюдать за ним, когда он пытался вести себя уверенно, но всем нам было неуютно друг с другом.
Краем глаза я заметила, как девочки с интересом поглядывают на князя. Они тихонько перешептывались за маминой спиной, то и дело бросая кокетливые взгляды в сторону Александра, а когда он смотрел на них в ответ, тут же отводили взгляд и звонко смеялись.
— Кажется, у меня появились новые поклонницы, — прошептал мужчина, наклоняясь ко мне ближе, и я вновь ощутила себя парализованной от его дыхания, коснувшегося моего уха.
— Не удивительно, Ваше Высочество. Ни одно сердце не устоит перед вами, — ответила я как можно более саркастично. Но он вновь принял мою иронию за чистую монету.
— Ну ещё бы, — заявил он гордо, а затем подмигнул маленьким леди, заставив их покраснеть, робко отворачиваясь в сторону.
Мне оставалось лишь вздохнуть.
Тем временем Анечка, как я полагаю, решила разрядить обстановку, но способ, который она выбрала, заставил меня поперхнуться.
— Когда же состоится церемония венчания?
— Что? — удивился Александр, переводя взгляд с чашки чая на Жуковскую.
— Вы с Анной Георгиевной? Когда вы собираетесь обручиться?
Первой мыслью было начать все отрицать, но потом, заметив замешательство и смущение на лице князя, я решила понаблюдать за его реакцией и, прикинувшись, что не поняла вопрос, уставилась на него.
— Мы не… — протянул он неуверенно, — мы не… Анна Георгиевна не моя невеста.
Впрочем, а что я ожидала услышать? Оды любви? Предложение руки и сердца? Я молча кивнула, подтвердив его слова, и уткнулась в тарелку.
Девочки продолжали играть с Александром в гляделки, чем только раззадорили его, и теперь князя было не остановить. Забавно, но именно это стало последней каплей, переполнившей кувшин моего терпения на сегодня. Не история Жуковской добила меня, а бесконечное позерство Александра!
Я не выдержала, и, чтобы не разрыдаться прямо там, стремительно покинула столовую.
* * *
Я быстро спускалась по лестнице, незаметно проскакивая пролеты между этажами. И когда я, наконец, достигла коридора второго этажа, позволила себе остановиться и выдохнуть. Ещё немного и я, клянусь, готова была задохнуться от досады и несправедливости, которые творились вокруг, но внезапно в конце коридора замаячила фигура. Я внимательно вгляделась в очертания и мгновенно распознала в них господина Жуковского. Заприметив меня, он заметно повеселел, хотя до этого момента был необычайно мрачен и задумчив. И спустя пару мгновений он уже стоял рядом.
За эти годы он заметно постарел. Его седая челка с последней встречи отросла ещё больше и теперь заслоняла половину лица, что считалось в высшем свете верхом безвкусицы. Впрочем, думаю, ему были далеко безразличны модные тенденции. Зато, несмотря на морщины, он всегда выглядел очень жизнерадостно и никогда не производил впечатления сварливого старика.
Минутная радость встречи затмила то, что я ощущала секунды назад.
— Рад вас видеть, Анна Георгиевна. Вы стали ещё краше и, я надеюсь, ещё счастливее, — в свойственной ему актерской манере произнес Геннадий.
Я не знала, что ему ответить. Тогда я чувствовала только вину за то, что не представляла, как им помочь.
— Это все правда? — вырвалось у меня. Я с надеждой смотрела на Геннадия, беззвучно умоляя его молчать.
Он ничуть не изменился в лице, только лишь глаза выдавали его печаль. И это было красноречивее сотен тысяч слов.
— Да. Это правда.
У меня перехватило дыхание, и он, заметив, что отныне я бессильна говорить, перенял инициативу разговора в свои руки.
— Но что поделать. Мы все здесь делали то, что считали правильным. Жаль, что правда и справедливость никому не были нужны. А сыновей уже не вернуть.
— А что же будет с вами? — спросила я дрожащим голосом.
Он вздохнул. А затем, смахнув со лба челку и поправив очки, ответил:
— Анна Георгиевна, знаете, я видел в этой жизни очень многое. Каждый раз, когда я думал, что это конец, нам удавалось его миновать. Может и в этот раз нам повезет.
От его слов меня начало трясти еще сильнее, чем после разговора с Жуковской. Глаза застилала белая пелена слез, я изо всех сил пыталась себя сдержать, но у меня ничего не выходило.
— Я уже не боюсь за себя, лишь боюсь за будущие поколения. И мне хочется верить в то, что они будут достойнее нас. Научаться сострадать и любить так, как не смогли мы, и главное, — он намеренно выдержал поэтичную паузу, — пускай они перестанут слепо верить в чужие идеалы.
— Но как жить, зная, что происходит вокруг? — спросила я сквозь слезы. Я ждала, что он утешит меня, скажет, что все будет хорошо, но он не мог врать мне.
— Я часто говорю это себе самому и скажу то же самое вам. Перед следующим балом, когда вы будете смотреть на себя в зеркало, спросите себя: кого вы там видите? Того ли человека, которого вам хочется? Я знал очень много людей, которые мастерски лгали близким, судьям, даже его Величеству, но все они не могли обмануть самих себя.
Так и я. Я не хочу смотреть на себя по утрам и знать, что я лжец и трус. Потому я уже давно готов принять то, что меня ждёт. Мы все готовы, — закончил он.
Еле ощутимое, тонкое чувство страха проскользнуло по моей спине и вонзилось под сердцем, а за ним туда же проникло всепоглощающее чувство ненависти и беспомощности. Теперь оно преследовало меня везде.