Александр сидел на отдельной ложе рядом с Марией Павловной. Там же, недалеко от них, расположился Константин, распорядитель балов Эдвард с двумя прусскими графинями и Елена, которая каким-то чудесным образом затесалась в их компании. Впрочем, почему меня это еще удивляло? Елена могла пролезть куда угодно.
Мы с Варварой сидели в ложе для гостей менее знатного происхождения. Однако даже отсюда мы легко могли наблюдать за тем, что происходит на местах для высшей знати. Я с особым старанием пыталась заставить себя не глядеть в сторону Александра, но мало что помогало мне отвлечься. Казалось, будто мои глаза жили отдельной жизнью, так и норовя хоть на секунду зацепиться за угольно-черный фрак Александр и еще раз изучить каждую черту его лица, каждую особенность, каждое движение и каждый взгляд, брошенный украдкой ни то в нашу сторону, ни то куда-то в пустоту.
Герцогиня грациозно вырисовывала в воздухе мудреные фигуры, вероятно демонстрируя Елене свою эрудированность. Александра ее истории мало заботили, он увлеченно общался с братом.
Они и правда были такие разные с Марией. Он общительный, самовлюбленный сын Императора, жаждущий, чтобы его любили и внимали каждое слово с глазами полными искреннего интереса. Он обожал быть единственным и неповторимым мужчиной в сердце каждой женщины. Любил, когда им восхищались и боготворили. Но больше всего он любил зажигать во взглядах искры.
И главная проблема их с герцогиней отношений состояла в том, что эту женщину невозможно было зажечь. Это было так же бессмысленно, как пытаться развести огонь из глыбы льда.
Освещение в зале начало тускнеть, постепенно погружая партер в полумрак, а я в задумчивости продолжала изучать императорский балкон. Константин не переставал смеяться, наверняка повествуя Александру о своих победах на любовном фронте. Елена и Эдвард также шептались о чем-то секретном, судя по их серьезным лицам. И вот… рука Марии легла на запястье Александра. Я отвела взгляд и устремила его на сцену.
* * *
Когда мы с Варварой вышли в фойе театра, я наткнулась взглядом на вечно счастливого Александра, непринужденно беседующего с Софией Павловной, сестрой герцогини. Мною вновь завладело чувство тоскливой беспомощности. С этим отнюдь неприятным ощущением я была знакома со времен игры в вист. Тогда я впервые узнала, что такое ревность.
Но эта была вовсе не та ревность, от которой возникает непреодолимое желание сразить на дуэли всех конкуренток. Моя ревность родилась не от злости, она родилась от боли, что медленно, но упорно, разъедала меня изнутри. Когда я видела его в компании других, я ненавидела не их, я ненавидела себя, за то, что позволила себе чувствовать эту боль и обиду.
Но куда страшнее было другое. Моя надежда. Я надеялась, что значу для него хоть немного больше, чем другие, и вместе с этим мучительным чувством жило понимание — это все самообман, пустая иллюзия, позволяющая мне не сойти с ума в мире, где я никому не нужна. Ведь, чтобы быть с Александром, мне пришлось бы избавиться от всего женского рода и, даже оставшись со мной наедине, с единственной женщиной в мире, он наверняка нашел бы мне замену.
Я невольно сравнивала взгляды и прикосновения, которые он, словно невзначай, дарил другим, с теми, что были между нами. Я подмечала каждый его мимолетный взгляд и каждый едва заметный жест, если он был адресован другой. Я научилась понимать его по незначительным изменениями во взгляде и голосе. Я знала и считывала буквально все: его скуку, беспокойство или просто желание поболтать. А когда он оставался ворковать с барышнями, я научилась понимать, кого он выделял больше, а к кому был равнодушен.
Но если бы он только знал, с какой болью я сталкиваюсь каждый раз, когда вижу его с другой. С каким отчаянием я пытаюсь понять его и разгадать. И с каким безумием я хочу стать хоть каплю ближе к нему. Но каждый раз, когда он кладет свою руку поверх руки Марии Павловны, я понимаю, что, на самом деле, ничего о нем не знаю.
— Дамы и господа, прошу минуту вашего внимания, — в центр фойе грациозно выплыла фигура господина Эдварда, — я прошу вас пока не расходиться, будущий наследник, его Императорское Высочество, Константин Николаевич, хочет произнести важную речь.
Эдвард был как никогда серьезен и взволнован, что для него отнюдь не было характерно. Он частенько устраивал гостям неожиданные спектакли прямо на балах, выскакивая на центр зала и травя пьяные байки. Однако на этот раз он явно не стримился привлечь дополнительное внимание. Что еще за важная речь, которая заставляет его так волноваться?
— Ты бы знала, как мне все здесь наскучило, я ничего не хочу. Мне кажется, в мире нет ничего, что заставило бы меня снова радоваться, — заявила мне Варвара, явно не придавая значения словам Эдварда.
— А ты пробовала полюбить кого-нибудь? — спросила я первое, что пришло в голову.
— О, нет. Я никогда не смогу полюбить. Я стала холодной и равнодушной. И даже романы о любви кажутся мне сборником глупостей. Я пыталась найти что-нибудь, что увлекло бы меня больше книг, но все бессмысленно. Я просто существую.
Мы продолжали медленно продвигаться по переполненному фойе театра. Казалось, никому здесь нет дела до внезапного заявления Константина, которое он собирался сделать.
— Ты не знаешь, что такого важного хочет нам сказать Константин? — спросила я у Варвары, отвлекая ее от мрачных мыслей.
— Нет, — произнесла она, надменно поворачивая ко мне голову, — да и тебе не все равно? — спросила она равнодушно, — лучше расскажи, как прошла твоя поездка к концу. По приезде ты об этом и словом не обмолвилась.
Я немного опешила от ее вопроса, ведь прошло почти полгода с тех пор, как я была в его поместье. Так и с чего это вдруг Варвара решила заговорить об этом сейчас?
— Ты знаешь, хорошо, — ответила я, растягивая каждое слово, — спасибо, но это было так давно, я бы с радостью съездила навестить его еще раз.
— Ну ты даешь, — она наигранно усмехнулась, поднесла к переносице театральный бинокль и, внимательно вглядываясь в двери зала, из-за которых выходил императорский оркестр, продолжила: — Прошло каких-то три недели. Мария Павловна и так была недовольна твоему отъезду, не думаю, что она в восторге от твоих путешествий. А в те выходные она знатно натерпелась. Покушение на Александра, его разъезды неизвестно где. Кстати, недавно пополз слушок, что он был не один, — хитровато подмигнула мне Варвара.
Теперь я окончательно сообразила, о чем шла речь. Я уже понимала, что Александр предпочтет не рассказывать об этом путешествии никому из приближенных, но оправдать мой отъезд в глазах других поездкой к отцу, не сказав мне, было крайне безрассудно с его стороны. Впрочем, даже если бы правда неожиданно вскрылась, он бы отделался неприятным разговором с Марией Павловной, в то время как я прямиком отправилась бы замуж за первого встречного в самую дальнюю губернию Империи без шансов вернуться в столицу.
Я фальшиво засмеялась над словами Варвары, но выглядело это совсем неубедительно.
— Просто поездка была такой короткой, словно ее и не было вовсе. Да и стоило мне вернуться, сразу столько дел появилось, вот я и забыла об этом.
— Надеюсь, ты хорошо провела время, рада за тебя, а вот я по-прежнему вынуждена сидеть здесь… — к моему счастью, Варваре было слишком все равно на все что происходило не в ее жизни или не касалось ее лично. Поэтому она предпочла тут же забыть о моих попытках оправдаться и вернулась к мыслям о своих страданиях.
Тем временем, мы остановились в углу парадного фойе, оставляя гостям возможность легко лавировать между нами.
— Дамы, — вдруг услышала я знакомый голос, и тут же что-то острое вонзилось мне в сердце и сковало дыхание, когда я поняла, кому он принадлежит.
— Александр Николаевич! — Варвара мгновенно изменилась в лице. Зажатость и скованность движений испарились быстрее, чем звезда падает с неба. Расслабленная поза, словно перед ней стоит не Великий князь, а обычный холоп, придавала ей вид одновременно и спокойствия, и равнодушия. И я бы даже подумала, что Александр вовсе не интересует девушку, если бы не ее манера все время задевать его локоточком.