Кругом лишь оголтелая толпа и невнятные шумы оркестра.
Не успело пройти и пары минут, чтобы я хотя бы сообразила, что делать дальше, как ко мне подскочил, до предела разгоряченный после очередной кадрили, Константин.
— Аннушка Георгиевна, — он уже даже не скрывал кривляний, — будьте любезны и станцуйте со мной? За одно это такой дивный повод обсудить условия нашей сделки.
— Нечего тут обсуждать, я отказываюсь от всех ваших предложений, — я знала, что Константина не остановит ничего. Если он хочет танцевать со мной — он станцует. Если хочет сделку — она в любом случае состоится.
Мои догадки подтвердились буквально через секунду. Он лукаво посмотрел на меня, словно говоря «ты же все равно ничего не решаешь, подыграла бы мне для вида», а затем резко схватил меня за руку, подался вперед и, прижимая меня к себе почти вплотную, галопом помчался по залу.
От такой резкости оставалось разве что вскрикнуть и дать этому наглецу пощечину, но он попросту не дал мне такой возможности, тут же перехватив мои пальцы и обхватив оби кисти своими руками.
Миновав несколько не очень уверенных пар, мы оказались внутри танцевального рисунка. В ту самую секунду, когда внимание окружающих было особенно пристальным, Константин, по-видимому, решил поиграть со мной в очередную неизвестную игру, а за одно, похоже, проверить какое еще унижение, я готова стерпеть.
Он резко приблизился к моему лицу, так что между нами оставалось не больше сантиметра. От такого внезапного порыва я ошеломленно застыла на месте, запнувшись в собственных ногах, благо Константин предусмотрительно крепко держал мою талию, тем самым сберег от падения.
Он выждал несколько мгновений, ни на секунду не отдаляясь от моего лица, а потом вдруг приблизился еще ближе и прошептал:
— Чувствуете? — его губы почти касались моих и единственное, что я чувствовала это разящий от него запах алкоголя причем далеко не самый приятный.
— Что я должна чувствовать кроме отвращения? — отозвалась я тут же отстраняясь.
— Чем от меня пахнет? — Константин давно зашел за границу дозволенного, но теперь он видимо считал, что этих границ для него вообще не существует.
— Если вы про запах бренди, то да, чувствую, — отрезала я, в сердцах умоляя вселенную, чтобы танец быстрее закончился. Но, к моему несчастью, все только начиналось, притом шанса скрыться у меня не было.
— Другое, вы почувствуете потом, — в полголоса обронил он, проводя своими пальцами по моим обнаженным плечам, и, по-прежнему, не на сантиметр не отдаляясь от моих губ. Это было просто отвратительно!
И тогда произошло то, чего я меньше всего от себя ожидала. Я резко оттолкнула от себя наглеца, так, что он отлетел на несколько метров, впечатавшись в пару, что плясала сбоку. Я больше не могла терпеть такое отношение к себе.
— Не смейте прикасаться ко мне! Ни потом, ни сейчас. Никогда! Так легко взять того, кто слабее? Унизить, запугать, а потом заставить лизать вам ноги?
Мне казалось, музыка в зале тут же замолкла. Вокруг уже собрались люди, все смотрели на меня разинув рты, а я даже не заметила, как в очередной раз с меня слетала маска.
— Вам должно быть стыдно за себя. Кем вы стали? Жалким шантажистом, что не может получить женщину без угроз и силы. Вы не достойны называться сыном Императора, потому что вы самый посредственный нахал и лицемер. И вся ваша бравада, лишь цирк, за кулисами, которого прячется маленький уродец. Вы можете делать со мной, что угодно, ни во что меня не ставить, но хуже меня вам все равно не стать.
Константин все еще стоял в стороне, глядя на меня округлившимися глазами. С таким же ужасом на меня смотрели остальные гости. Для них я была обезумевшей девицей. Но обезумевшими от тщеславия и фальши были они. И эта Империя была соткана из моих предрассудков. Но увы, эти предрассудки были куда лучше действительности.
— Анна Георгиевна, возьмите немедленно себя в руки! — услышала я из толпы голос Марии Павловны, которая быстро подоспела к месту событий.
Я равнодушно посмотрела не нее. Вероятно, у меня оставалась всего пара минут до того, как меня заберет охрана.
— Вам противно смотреть на меня, не потому что за моей спиной репутация девицы из борделя, не потому что я предатель Императорской семьи, и не потому, что я именно вам чем-то насолила. Вам противно, потому что я отказалась играть по вашим правилам. А сами вы, чего уж греха таить, заложники своих игр. Бесконечно ставить друг друга на колени — вот ваш удел.
Я задыхалась. Все плыло перед глазами одновременно от страха и воодушевления. Я ни о чем не жалела. И вдруг услышала из толпы тонкий голосок Елены.
— Кто-нибудь, пожалуйста, уведите ее отсюда! Она хочет повторить историю своей матери.
Мне показалось, или она действительно только что коснулась темы моей матери?!
— Причем здесь моя мать? Она погибла от чахотки!
— Твоя мать погибла, потому что предала Его Величество!
Вперед выступила Мария Павловна.
— Не сметь продолжать эту перепалку!
Однако похоже в этот раз Елена решила ослушаться свою госпожу. В этом зале не я одна была безумна.
— Фрейлина, приближенная к Императорской семье, знала и видела все, чтобы по кусочкам передавать материалы мятежникам прямо со стола цесаревича той роковой зимой в двадцать пятом году.
— Это все ложь! Зачем ей это? — закричала я, не в силах поверить, что такое в действительности могло произойти.
— Ох, Анна Георгиевна, вы так плохо знаете свое семейство! Ваш дядюшка прослыл чуть ли не главным виновником заговоров против Его Величества. Не думаю, что и ваша мать ушла далеко. А как говорится, ради семейного дела еще и не такое пойдешь, не правда ли? Ну же, признайтесь себе, Анна Георгиевна, семья у вас всегда была небольшая. Почему? Потому что всех сослали. Я уверена, вас и в Институт то никто не собирался отправлять учиться, просто неожиданно что-то произошло. Ваша матушка, что, заболела? А может она вовсе не болела? А потом…такая скоропостижная и такая внезапная смерить.
— Елена Михайловна! — крикнул кто-то из толпы, но я уже никого не слышала. Все голоса слились в один большой фоновый шум.
Спустя пару мгновений ко мне подлетела охрана, и, схватив меня под руки, потащила к выходу. Я не сопротивлялась. Кажется, это становилось традицией.
***
Охрана вернула меня в мои же покои. Странно, что на цепь не посадили или не заковали в кандалы — наверняка же считали, что я лишилась рассудка.
Наконец у меня появилось время, чтобы побыть наедине с собой. Однако я чувствовала, что в этом уже нет никакого смысла. Меня трясло, и я едва ли понимала, что происходит вокруг. Миллион мыслей — каждая из которых хуже другой. Брак Александра, казнь Жуковских, моя мать?! Неужели она и правда могла быть замешана в подготовке восстаний?
«Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца», — всплыли в памяти слова крестьянки, что поведала мне о смерти матушки. А разбойники, которые приходили к нам в дом?! Если мать и вправду помогала мятежникам, не удивительно, что в один день ее все-таки раскрыли! Нет! Этого просто не могло быть! Я помнила ее такой чуткой, спокойной и домашней? Разве могла она быть шпионкой для повстанцев?
Но если это все ложь, почему мое сердце обливается кровью? Почему почти не осталось сил, чтобы стоять, чтобы видеть, дышать и думать? Почему даже самый незначительный шорох в коридоре вызывает у меня страх?
Впрочем, вряд ли кто-то еще рискнет заглянуть ко мне сегодня. Я показала на балу достаточно, чтобы мне приписали белую горячку.