Наиболее полное представление об облике этого мира дает монетаристская концепция. Исходя из ее положений, мы видим горизонт стоимостей и машину распределения, систему накопления и средства обращения, власть и язык. Нет ничего — ни "жизни как таковой", ни точки зрения внешнего наблюдателя, — ничего, что оставалось бы вне этого поля, пропитанного деньгами; ничего, кроме денег. Производство и воспроизводство облачено в покрывало денег. "Накопляйте! Накопляйте! В этом Моисей и пророки!"[58]
Таким образом, гигантские промышленные и финансовые силы производят не только товары, но и субъективности. Они производят действующие субъективности в биополитическом контексте: они производят потребности, социальные отношения, тела и умы — иначе говоря, они производят производителей[59]. В биополитической сфере жизнь предназначена работать ради производства, а производство — ради жизни. Это гигантский улей, в котором пчела-матка непрестанно следит за производством и воспроизводством. Чем глубже проникает анализ, тем все более возрастающую интенсивность взаимосвязанных групп интерактивных отношений он обнаруживает[60].
Одно из местонахождений биополитического производства порядка, которое нам следует указать, располагается в создаваемых индустрией коммуникаций аматериальных сетях производства, языка, коммуникации и мира символов[61]. Развитие коммуникационных сетей органически связано с появлением нового мирового порядка, иными словами, это причина и следствие, продукт производства и производитель. Коммуникация не только выражает, но и организует ход глобализации. Она направляет это движение, умножая и структурируя сетевые взаимосвязи. Она выражает движение и контролирует смысл и направление сферы воображаемого, пронизывающей эти коммуникативные связи; иными словами, сфера воображаемого управляется и канализируется коммуникативной машиной. То, что теории власти современности были вынуждены считать трансцендентным, то есть внешним для производственных и общественных отношений, здесь формируется внутри, имманентно производственным и общественным отношениям. Опосредование поглощено машиной производства. Политический синтез социального пространства закрепляется пространством коммуникации. Вот почему индустрия коммуникаций занимает столь важное положение. Она не только организует производство в новом масштабе и создает новую структуру, адекватную глобальному пространству, но также делает имманентным его обоснование. Власть, в той мере, в какой она производит, — организует; в той мере, в какой организует, — она высказывается и выражает себя в качестве авторитета. Язык, поскольку он выполняет коммуникативную функцию, производит товары, но сверх того он создает субъективности и отношения между ними, а также управляет ими. Индустрия коммуникаций объединяет воображаемое и символическое внутри биополитической ткани, не просто ставя их на службу власти, но и фактически встраивая их в само ее функционирование[62].
Здесь мы уже можем обратиться к вопросу о легитимации нового мирового порядка. Она не рождается из прежде существовавших международных соглашений или же из практики функционирования первых, еще эмбриональных наднациональных организаций, которые сами создавались посредством договоров, заключенных на основе международного права. Легитимация имперской машины рождается, по крайней мере отчасти, из индустрии коммуникаций, то есть путем преобразования нового способа производства в машину. Это субъект, который производит свой собственный образ власти. Это форма легитимации, которая основывается только на себе самой и непрестанно воспроизводится, развивая собственный язык самоподтверждения.
59
Библиография по этому вопросу безгранична. На самом деле, теории рекламы и потребления были интегрированы (и весьма своевременно) в теории производства, и теперь мы имеем дело с идеологией "внимания", позиционированного как экономическая стоимость! В любом случае, для того чтобы сориентироваться среди множества работ, затрагивающих данную сферу исследований, следует обратить внимание на: Susan Strasser, Satisfaction Guaranteed: The Making of the American Mass Market (New York: Pantheon, 1989); Gary Gross, Time and Money: The Making of Consumer Culture (New York: Routledge, 1993); и о наиболее интересных работах, выполненных с иных исследовательских позиций, см.: The Project on Disney, Inside the Mouse (Durham: Duke University Press, 1995). Тем не менее, производство производителя не является только лишь производством потребителя. Оно охватывает помимо этого производство иерархий, механизмов включения и исключения и т. д. Наконец, оно охватывает производство кризисов. Об этом см.: Jeremy Rilkin, The End of Work: The Decline of Global Labor Force and the Dawn of the Post-market Era (New York: Putnam, 1995); и Stanley Aronowitz and William DiFazio, The JoblessFuture (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1994).
60
Мы должны отдать должное Делезу и Гваттари и их Тысяче поверхностей за то, что это наиболее полное феноменологически проработанное описание той промышленно-денежно-кредитно-мировой природы, которая составляет первый уровень мирового порядка.
61
См.: Edward Comor, ed., The Global Political Economy of Communication (London: Macmillan, 1994).
62
См.: Stephen Bradley ed., Globalization, Technologies and Competition: The Fusion of Computers and Telecommunications in 90s (Cambridge, Mass.: Harvard business School Press, 1993); и Simon Saifaty, The Media and Foreign Policy (London: Macmillan, 1990)