Зашевелились люди и техника, вздохнули с облегчением солдаты и командиры. Ушли колонны, рыча двигателями, изрыгая в осенний воздух зловонные выхлопы. Ушли люди, оставили лес в покое. Лишь вывороченные деревья да разорванный гусеницами дёрн с запахом железа, гари, масла и бензина остались на опушках. Снова тихо стало всюду. Ни одна птица не вскрикнет. Пусто. Рано в тот день пришли сумерки в лес.
глава 7
Тихо в лесу, пусто в лесу. Берёзы, сосны, осины стоят печальные. Сорвал ветер последние листья, оцепенели деревья. Гнули их ураганы, жгло солнце, леденил мороз, били молнии. Жил лес. Только человек, равнодушный, жестокий, обнажил, расстрелял сердце чащи. Будут ходить по дебрям волки зубатые, лисы хвостатые, зайцы прыгучие серыми комочками через полянки мелькать, лоси рогами о рога стучать, сороки белогрудые разговоры свои сорочьи трещать... Но другим станет лес. Уйдёт тайная жизнь из его дремучего сердца. Уйдут оттуда и звери, высохнут ручьи, не станет души у черных, вековых великанов, болот непроходимых, троп нехоженых. Наступит зима, за нею весна придёт. И полетит какой-нибудь добродушный и важный человечек на вертолёте над зеленеющим краем, и скажет своему спутнику:
— Смотри, Иван Иваныч, тепло раннее какое, деревья уже листвою убраны, красота! Нету в мире земли равной русской земле, до чего велика, сильна, прекрасна она, а воздух — так аж пьян от чистоты, вода в реке прямо как кристаллами сверкает.
Согреет землю солнце, горячее, умытое, свежее. Ароматы цветущей земли к облакам поднимутся, и всё пестрей и нарядней она будет становиться, словно принцесса. В проснувшемся лесу зазвучат птичьи трели, запрыгают по ветвям зверушки, зашумит лес. Увидят это люди, восхитятся — бессмертна красота природы. И только тысячелетний дуб возле лаза в медвежью берлогу, да старый её хозяин, глядя на резвящихся медвежат своих, застонут неслышно, зная — погибает душа леса.
* * *
Не сумел Славка забыть, не избавился от мыслей о том, что должен что-то сделать, каким-то образом разыскать Димку. Храбрецом или легкомысленным любителем приключений сам себя не считал, но лишился покоя после неудачной погони за Наместниками, и думал, строил планы, а утром того самого дня, когда была устроена облава на нечисть, решился. Собрал рюкзак с кой-какой одеждой, консервами, положил буханку хлеба, нож, спички. Дорогу к избушке Славка помнил лишь приблизительно (или думал, что помнит), поэтому заблудиться ничего не стоило, и Славка это понимал, только ничуть уже не боялся. Без страха думал теперь о лесных хищниках и ночной тьме. Да и людей, похитивших Димку, Славка сейчас бы не испугался. Исчез куда-то страх. Была только злость и обида. И беспокойство за что-то неосязаемое, неуловимое, что может исчезнуть, растаять, оставив после себя тоску и пустоту. Это ощущение Славка не смог бы описать, даже не знал, откуда оно взялось, может быть, жил с ним всегда, и только чудесные события в лесу изменили самого Славку, и теперь он мог видеть и воспринимать больше. Сам мальчик не задавал себе эти вопросы, он безотчётно верил странному чувству.
День был мрачный, промозглый, словно сплющенный между тёмно-свинцовыми тучами и чёрной с крапинами буреющих листьев и жухлой травы землёй. Чуть покачивались под ветром голые деревья по обеим сторонам просеки, казалось, кто-то огромный и исстрадавшийся еле слышно ноет от бесконечной зубной боли. Не таким любят художники и поэты осенний лес, тоскливое, тягостное предзимье не оставило следа от многоцветья пылающих листьев. Отовсюду веяло холодом близкой зимы, воздух, по осени всегда такой терпкий и бодрящий, сейчас отдавал гнилью, всё было безжизненно.
Славка чувствовал враждебность леса. Казалось, деревья нарочно сомкнулись на пути. Капли нарочно падали с мокрых веток точно за шиворот, холодный ветер пробирался за Славкой следом далеко в чащу.
Как будто я виноват, снова и снова шептал Славка. Что Димку схватили...
Славка подумал, что лес не пропустит его к логову леших. А возможно и вовсе погубит, нарочно уведёт в какие-нибудь гиблые дебри. Как ни странно, эти мысли только добавили Славке решимости.
А случилось иначе, наперекор предчувствиям, или, может быть, некая сила всё-таки хранила Славку — к полудню он достиг дремучего сердца леса, места, где несколько дней назад впервые встретился с Димкой.
Здесь всё казалось прежним. Холм с зарослями почернелого бурьяна на пологих склонах, которые ветер успел обсушить после дождя. Ручеёк у подножия. Домик, косивший на гостя крохотным оконцем из неровных кусков стекла. Славка подумал, что ещё пару месяцев назад это жилище было бы трудно разглядеть за высокими травами и кустами лещины, так буйно они тянулись к солнцу, переплетаясь друг с другом.