Но мальчик всё-таки просыпался, растревоженный каком-то новым дыханием ветерка, случайно влетевшего в окна. Мальчик смотрел на узкие бойницы, в которых сияло небо, на пятна солнечного света, ещё неуверенные и словно чуть дрожащие. Он игрался с искорками, повисшими на полусомкнутых ресницах, потом подходил к окну, садился на ещё прохладный камень стены.
Красновато-пепельная пустыня простиралась вокруг, и только изредка чуть сильнее подувший ветерок нарушал однообразие, поднимая пыльные вихри.
Безоблачное небо уходило вдаль и там, казалось, не решившись соединиться с землею, тянулось ещё дальше и дальше, в немыслимую бесконечность. Как будто мир сделался плоским...
Мальчик смотрел и смотрел, забыв обо всём на свете. Шли минуты. Просыпался второй обитатель башни. Медленно, превозмогая груз лет, поднимался со скрипучего ложа, погружал ступни в мягкие, меховые тапочки и надолго замирал в таком положении, собираясь с силами. Наконец, сердце вспоминало — тело бодрствует, пора разгонять кровь, стуча с надсадными рывками, как будто в груди ему стало не за что держаться...
А солнце уже жарило вовсю, и только в башне, за толщей камня царила приятная прохлада. Старик подходил к окну, щурясь на ослепительный лоскут неба за ним. Фигурка мальчика тёмным контуром вырисовывалась на фоне лазури. Старик становился рядом с мальчиком, долго рассматривал его взбившиеся вихры, казавшиеся чуть золотистыми от растворённого в песках сияния пустыни. Потом он касался рукой его нагретых волос, невесомых, текучих между пальцами шелковистыми ручейками. Мальчик чуть вздрагивал, стряхивал наваждение, тело его напружинивалось, будто готовясь взлететь в вязкий от жары воздух...
Мальчик спрыгивал с бойницы, сбивал ладонями пыль с коленок и благодарно прижимался щекою к руке старца.
Время близилось к полудню.
Мальчик и старик спускались вниз, пробираясь сквозь захламлённые помещения, шли в пристройку. Там дух старины ещё более усиливался, смешивался с озорным настроением приключений и беспорядка, а прохлада, исходившая от земляного пола, была особенно приятной. От каждой старой вещи веяло волшебством. Их было много, этих теперь никому не нужных безделиц, и мальчик подолгу занимался ими. Не играл, но просто видел в воображении, как когда-то они служили воинам и ремесленникам, учёным и музыкантам, и даже сейчас они несли в себе то, чем обладали прежде. Поломанные, искорёженные, эти предметы оставались интересными и даже красивыми. Следы времени не портили, а только усиливали чары. И мальчик мечтал...
Приносили дрова — узловатые поленья, с терпким, смоляным ароматом. Огонь в очаге пылал, окружающее пространство как-то изменялось, становилось ещё уютней, почти родным, а внешний мир отодвигался, уходил в нереальность...
Трещали дрова, выбрасывая угольки, словно алые звёздочки, они разлетались в стороны, дымя. Старик оживал. Силы возвращались к нему, он доставал дочерна закопченный котелок, мальчик приносил воду, крупу, травы. Варево в котелке начинало булькать и шипеть, иногда выплёскиваясь пахучей пеной через края, падая на угли. Старик варил кашу, мешая её причудливой ложкой с длинной деревянной ручкой, покрытой резьбой. Огонь отражался в тёмных его глазах, старик наслаждался покоем. А мальчик подбрасывал поленья и катал красные угольки кочергой или пёк картофелины. За окном смеркалось. Старик и мальчик ужинали (обедали и завтракали).
Неторопливо текло время, появлялись звёзды. Огонь в очаге засыпал, но угли ещё светились мягким сиянием, грели. Старик доставал свечу и две толстые книги, такие же старые, как и всё здесь. Обитателей замка ждали два мягких кресла...
* * *
...Однажды старик обратился к мальчику, и нотки торжественности прозвучали в его голосе:
— Ты узнал покой, и он целительным бальзамом заживил твои душевные раны. А прежде ты прошёл другие испытания, но ты победил. Пришло время нам расставаться...
При этих словах мальчик вздрогнул, и словно стряхнул с себя забытье. Он испуганно посмотрел на старца:
— Уже?
— Да, мальчик, ты рождён для Света. Может быть, какая-то часть твоей души ещё влечёт тебя сюда, в эту обитель древности и покоя, но в сердце твоём очень скоро зазвучит голос, зовущий в путь. Ты юн и светел, жаль, что я должен проститься с тобой, ведь в тебе есть доля и моей жизни, и с тобою я счастлив так, как не был счастлив, может быть никогда. Но оставшись здесь, ты погубишь больше, чем можем предположить мы оба. Иди же.