— Что я сейчас сказала? — Каролина преисполнилась решимости холодно проанализировать ситуацию: если ей суждено быть такой, как остальные Сэнфорды, она хотела по крайней мере выяснить все стадии своего падения, как это сделал бы доктор Мартэн Шарко[9].
— Ты сказала, что тебе безразлично, вспомнит ли кто-нибудь «Мэн»…
— Правильно. А потом?
— Ты сказала, что Херст[10] и Блэз скорее всего сами его потопили.
— О боже! Хорошо, хоть в бреду я говорю правду.
— Ты нездорова?
— Нет, нет. Пока, во всяком случае. Насколько я могу судить. Как же я перескочила от «Мэна» к отцовскому завещанию?
— Ты сказала… Но ты смеешься надо мной? — маленькие серые глаза на широком лице светились добротой, они скорее поглощали, чем отражали нестерпимо яркое августовское солнце.
— О, Дел… — Каролина редко называла его по имени. Ее родным языком был французский с его изощренными и тщательно отмеренными местоимениями второго лица. Интимное «ты» и формальное «вы» разделяла ничтожная дистанция, на которой, однако, зиждилась целая цивилизация. Каролина еще не была влюблена (если не считать увлечения одним из учителей в Алленсвуде, когда ей было четырнадцать), какой любовь должна быть, она знала по книгам, театру, разговорам старых дам, она воображала себя Федрой, сгорающей от страсти к равнодушному пасынку; в худшем же случае — любящей женой милого человека вроде Адельберта Хэя, чей отец, знаменитый Джон Хэй, был некогда личным секретарем Авраама Линкольна, а сейчас является американским послом при Сент-Джеймсском дворе. Джон Хэй не только человек цивилизованный, насколько цивилизованным может быть коренной американец (Каролина всегда спрашивала себя, можно ли считать подлинным культурный лоск любого из ее соплеменников), но и богатый в результате женитьбы на Кларе Стоун, кливлендской наследнице, которая родила ему двух сыновей и двух дочерей. Судьбе было угодно, чтобы старший из сыновей учился в Йельском университете вместе со сводным братом Каролины, Блэзом Делакроу Сэнфордом; Каролина дважды встречала молодого мистера Хэя в Нью-Хейвене и один раз в Париже; теперь она гостит вместе с ним в Кенте, раздумывая над вопросом, который она позволила себе задать, не сознавая, что мыслит вслух, а это не поощрялось вне стен Академии синих чулков знаменитой мадемуазель Сувестр: «Не попытается ли Блэз заграбастать все мои деньги теперь, когда он потопил „Мэн“?»
Каролина изо всех сил постаралась изобразить все так, будто она пошутила, — если не о корабле «Мэн», то о деньгах, и тем самым доказала Делу, что вовсе не шутит. Он зажмурился. Две крошечные полоски образовали ложбинку между его бровями: сыновний вариант глубоких морщин посла.
— Блэз очень злой, — сказал Дел. Словно в знак согласия резко прокричал павлин. — Но он джентльмен. — Дел открыл глаза: с его точки зрения, проблема была исчерпана.
— Ты имеешь в виду, что он учился в Йеле? — У Каролины было чисто французское, скептическое отношение к англо-американскому слову «джентльмен», не говоря уже о заключенном в нем романтическом оттенке.
— Университет он, конечно, бросил. И все же…
— Он наполовину джентльмен. И только наполовину мой брат. Я бы хотела быть мужчиной. Мужчиной, — повторила она, — а не джентльменом.
— Но ты была бы и тем, и другим. Почему надо выбирать что-нибудь одно? — Дел сел на скамейку, вырубленную из унылого местного камня. Каролина пристроилась рядом на уголке. Как рады были бы Сэнфорды и Хэи, — подумала она, — увидеть неизбежное слияние этих двух ртутных шариков в чистое фамильное серебро. Дел в один прекрасный день станет таким же толстым (зачем искать другое слово?), как его мать Клара. Но Каролина знала, что и она может стать столь же необъятной, как полковник, который в последние годы перестал бывать в театре, потому что не мог поместиться ни в каком кресле и отказывался просить для себя в ложу особое кресло, как это делал один из его бывших друзей, еще более тучный принц Уэльский.
— Мы могли бы толстеть вместе, — пробормотала Каролина, размышляя над тем, не выдала ли она себя невнятной репликой. А может быть, голос ее звучал нормально? Нормально, решила она, когда слегка озадаченный Дел ее переспросил.
— Что ты о моем братце думаешь?
— Не знаю, что и сказать. Я не видел его с тех пор, как он бросил университет и поступил в «Морнинг джорнел».
— Но все равно, вы же вместе учились. Ты знаешь его лучше меня. Я лишь сводная сестра из далекого Парижа. А ты живешь с ним рядом, в Америке.
10