— А то! — задорно вскинулся Санчо.
И он тут же исполнил полную абракадабру, слабо имитирующую английский язык. Надо заметить, что и голос, и музыкальный слух у Мошкина отсутствовали напрочь. В силу этого несложно было представить, как выглядели данные потуги Александра посоперничать с зарубежными исполнителями. Однако Клава слушала его с неподдельным интересом, время от времени заглядывая в сосредоточенное лицо певца.
— Трогательно-то как, господи, — призналась она, когда вопли ошалелых мартовских котов, изрыгаемые устами кавалера, прекратились. — И жалко-то как негра…
Принять в должной мере все причитающиеся ему по праву комплименты Мошкин не успел. Из дверей домика на крыльцо энергично шагнул Федечка. Он оценивающе изучил массивные спины рассевшейся на ступеньках парочки и, не дожидаясь новых музыкальных этюдов, сурово и решительно подал голос:
— Я понимаю, господа. — Его первые же слова заставили Клавдию и Санчо повернуть головы назад. — Сельская идиллия. Соловьиная ночь. Пастух и пастушка… Только соловья баснями не кормят. Или — не только баснями.
Клавдия растерянно уставилась на родного племянника, стараясь понять, что именно тот от нее хочет. Переключиться с трогательной душевной истории страдающего негра на насущные проблемы оказалось не так-то просто. Темнокожий мужчина атлетического телосложения, но с удивительно грустным лицом все еще стоял перед глазами Розгиной и примеривал себе на шею самодельную петлю, благодаря которой рассчитывал свести счеты с несправедливой по отношению к нему судьбой.
— Ты на что-то намекаешь, Федечка? — заморгала глазами Розгина. — Хочешь чего-то, правильно?
— Удивительная проницательность, — саркастически скривился юноша. — Я хочу пожрать, тетечка. — После чего веско добавил: — Хоть раз в день.
Санчо отложил в сторону свое банджо и поднялся на ноги. По его мнению, прерывать искусство вокала на самой его кульминационной точке было по меньшей мере кощунственно. Тем более, что Федечка так и не позволил его музыкальным талантам развернуться в полной мере. Во всей своей красе, так сказать. Мошкин рассчитывал поразить возлюбленную еще несколькими произведениями, имевшимися у него в качестве заготовок. Теперь, видимо, придется отложить этот процесс до лучших времен. И все из-за чего? Из-за такой банальной причины, как еда. Нет, конечно, Александр и сам был большим поклонником такого смертного греха, как чревоугодие. Но когда речь шла не о его желудке, а о каком-нибудь ином, это уже не так принципиально.
— Следует говорить не «пожрать», а «покушать», — наставительно произнес он, обращаясь к лавровскому потомку.
— Ты покушать хочешь, Санчо, а я — пожрать, — как ни в чем не бывало парировал Федечка. — Сутками на одних кусках. Все горят на производстве, всем недосуг…
Мошкин согласно покачал головой, признавая всю убедительность этих доводов. Для него всегда самым неоспоримым из аргументов являлось то, что человек питается на кусках, как только что выразился Розгин. Кушать всухомятку крайне вредно для пищеварительного тракта. У некоторых после этого даже язва открывается. И Санчо знал, у кого именно. Может, у Лавра и не от этого, конечно, появилась болезнь, посадившая его на диету, но факт остается фактом. Это от неправильного питания.
— Мальчик в чем-то прав, — обратился он к подруге своего сердца. — Пусть не по форме, но по сути…
— Да стоит ужин! Стоит! — недовольно проворчала Клавдия, приподнимаясь с крыльца. — Только я присяду один раз за день на минутку, они кричат в четыре руки! В пароварке — котлеты диетические, овощи. В духовке — мясо в фольге. Пахнет же! Неужели не слышите?
— Пахнет. — Санчо смешно повел своим мясистым картофелеобразным носом.
— Пахнет, — поддержал старшего товарища и Федечка.
— Вкусно пахнет. — О музицировании Мошкин забывал достаточно быстро, когда речь заходила о чревоугодии. — Со специями.
— Тогда звоните Лавру. — Клавдия ступила на порог дома и направилась внутрь помещения. — Где он мотается? Два раза накрывать на стол я не буду! Из меня самой этот бизнес все соки выпивает!
Она скрылась в глубине дачи, а мужчины остались на улице, предоставленные друг другу. С минуту, наверное, они молча топтались в непонятной нерешительности, после чего Федечка широко развел руками.
— Какая взаимосвязь, логика? — спросил он стоящего напротив Александра.
— Ты умный, значит, будь снисходительным, — нравоучительно заметил тот и, снова опустившись на покосившееся крыльцо, поманил юношу пальцем. — Присядь-ка лучше.