— Шарил? — переспросил Лавр.
— Ну, в Интернете, в смысле, — неохотно пояснил Александр, приступая к жевательному процессу. — По моей просьбе.
Как и предполагал в глубине души Санчо, его последнее заявление пришлось Лавру не по душе. Тот демонстративно нахмурился и смерил собеседника долгим взглядом. Однако и скрыть данный факт Мошкин не отважился. Если позднее Лавриков не из его уст узнает о действиях соратника по собственной инициативе, скандал будет куда более серьезным и с отягчающими последствиями. Уж это-то Санчо знал на все сто процентов.
— Ты своего собственного сначала заведи, а потом эксплуатируй в ночное время, — посоветовал народный избранник.
Мошкин притормозил свои энергично двигающиеся челюсти, сглотнул уже пережеванную пищу и, обиженно поджав губы, засопел в присущей для него манере, которая давно уже не удивляла никого из тех, кто знал Александра близко.
— Я со своей стороны делаю все возможное, — признался он почти шепотом и с опаской покосился на присевшую возле раскрытой духовки Клавдию. Благо та была настолько занята извлечением оттуда нового блюда, что не расслышала изречение бойфренда. — Так что упрек не по адресу. И не по возрасту, осмелюсь добавить.
Розгина распрямилась во весь рост и с большой сковородкой в руках вернулась обратно к столу. Поставила ее перед мужчинами и сняла крышку.
— Оладьи со сметаной, — проинформировала Клава домочадцев.
— Где сметана? — Лавриков повел носом, втягивая приятный запах.
— Сметана уже там. Оладушки в ней грелись.
Федор Павлович незаметно подмигнул Мошкину и нарочито отложил в сторону свое вооружение в виде ножа и вилки.
— Вообще-то я предпочитаю мед — отдельно, мух — отдельно, — с апломбом произнес он.
Однако зацепить Клавдию оказалось не так-то просто.
— Кухарку найми и предпочитай, — невозмутимо отбила она нападение в свой адрес и наконец-то расположилась за обеденным столом вместе со всеми.
— Съел? — усмехнулся Санчо.
Продолжить безобидную словесную перепалку трем обитателям тесной кухоньки не позволил Федечка. С заспанным лицом и все еще находящийся в некоей неземной прострации, он выплыл из глубины дома на звон посуды и вилок. Остановился на пороге кухни. Сладко потянулся. На юноше была одна лишь клетчатая рубашка темно-синего цвета, скрывавшая под своими длинными полами трусы. Никакой другой одежды на нем не было.
— Привет всем, — вяленько бросил парень. — Что на завтрак?
— Умойся, почисти зубы, потом мы тебе доложим текущий репертуар, — по-отцовски строго осадил его Лавр.
Федечка недовольно поморщился в ответ.
— Пап, не начинай ты дидактику с утра пораньше, — взмолился он.
— Какой «пораньше»?!
— Ну, попозже. — Не в силах подавить рвущуюся наружу зевоту, Розгин прикрыл распахнувшийся во всю ширину рот ладонью. — Умываться и чистить зубы гигиеничней после еды, — высказал он вычитанную где-то недавно сентенцию.
— А в трусах к столу являться гигиеничней, чем в штанах? — не унимался Лавриков.
На протяжении долгих лет не имея возможности реализовать на практике свои родительские чувства, Федор Павлович теперь активно наверстывал упущенное. Понимал эту его нехитрую политику и Федечка, а потому ничуть не обижался на отца за извечные нравоучения.
— На мне — шорты, — буднично отреагировал юноша и уже без дальнейших дискуссий на эту тему уселся к общему столу на единственное свободное место.
Клавдия сразу придвинула племяннику тарелку с оладьями. Тяжелую пищу вроде картофеля и котлет по утрам предпочитал только Санчо. Впрочем, Розгина знала, что ее кавалер и оладий успеет перехватить в добром количестве. Не меньше, чем остальные, а то, может, и в два раза больше.
— Пусть уж кушает. — Она, естественно, имела в виду в настоящий момент Федечку, а не Александра. Тот и так о себе позаботится. — А то снова остынут.
Ее добродушный и миролюбивый тон, с которым Клавдия редко обращалась к кому бы то ни было в доме, кроме племянника, заставил Лавра неодобрительно фыркнуть. Но от высказываний вслух недавний вор в законе воздержался. Некоторое время все четверо в полном молчании, следуя известной русской поговорке, были заняты насыщением желудков. Жевали, запивали и так далее.
Первым завершив трапезу, Федор Павлович утер губы салфеткой и внимательно уставился на сидящего напротив сына. Федечка без труда почувствовал на себе этот взгляд и ответно поднял глаза на родителя.