— Открыла глаза, халат валяется, а тебя нет, — заговорила она приятным бархатным голосом, от звуков которого Владимир почувствовал себя немного лучше. — Почему-то стало жутко страшно. Всего на несколько секунд…
— Была бессонница, — признался Кирсанов, нежно обнимая жену за плечи и привлекая ее к своей густо заросшей волосами груди. — Я выбрался сюда и… задремал. Ванюшка приснился. Трехлетний, когда еще костюмчик матросский носил…
— Как именно приснился? — перебила его Оля, поднимая глаза.
Признаваться жене в увиденном Владимиру не хотелось, даже если бы это был просто ничего не значащий сон. Но по его мнению, в сновидении было что-то магическое и пугающее. Ольга слегка отстранилась и испытующе заглянула в карие очи супруга, выжидая ответа на поставленный вопрос. Деваться Кирсанову было некуда.
— Он шел через высокую колючую траву и оказался у обрыва берега…
— Плохой сон, — тут же резюмировала Оля, и ее слова откликнулись в душе Кирсанова еще большей болью. — Надо ему позвонить… Прямо по Селинджеру.
— По кому? — Владимир не сумел уловить смысл ее последних слов.
— Роман есть такой, — пояснила супруга. — «Над пропастью во ржи».
— Извини, не читал.
Оля отошла в сторону и облокотилась о резные перила просторного балкона, задумчиво уставилась вдаль. Она старательно осмысливала то, что услышала из уст мужа, и пыталась понять, что этот дурной сон мог означать в действительности.
— Володя, а ты был во сне? — спросила она не оборачиваясь.
— Был.
— И что-нибудь сделал?
Вопрос прозвучал как на допросе с пристрастием. Нет, Оля не повышала голос, не пыталась давить на супруга и вообще держалась вполне обыкновенно, но от ее последних слов Владимиру и вовсе сделалось не по себе. Что-то необъяснимое происходило в глубине его души. Кирсанов закусил губу и наморщил лоб, старательно припоминая увиденные им во сне события. Образы уже были нечеткими, размытыми. Сновидение постепенно стиралось из памяти, как это происходит всегда.
— Я ничего не сделал, — в итоге вынужден был признать он и, когда жена повернулась к нему лицом, добавил с виноватой улыбкой на устах: — Я утонул…
Она порывисто шагнула к нему и вновь прижалась к волосатой груди. Сердце женщины бешено колотилось.
— Нельзя тонуть, пока тебя любят, — произнесла она как можно ровнее и естественнее. — Даже в дурацких сновидениях.
— Постараюсь. — Он крепко обнял ее за плечи и тут же мягко отстранился назад. — Пусти, поеду.
— Куда в такую рань? — удивилась Ольга.
Ей очень не хотелось оставаться этим утром одной. Куда приятнее и спокойнее было бы провести время до обеда с Владимиром. В последнее время они не часто бывали наедине. Или муж отсутствовал вовсе, или постоянно рядом был кто-то третий. Друзья, партнеры по бизнесу. Они сменяли друг друга с завидным постоянством, и конца этой череды не было видно. А душа требовала покоя, семейного уюта. Неужели Володя этого не понимает? Неужели для него померкло все в этом мире, кроме постоянно требующего внимания бизнеса?
— Чтобы что-нибудь сделать. — Он обезоруживающе улыбнулся, и Оля не решилась высказать ему вслух все то, что только что вихрем пронеслось у нее в голове.
— Например? — только и уточнила она для проформы.
— Разбужу, например, любимого банкира.
— Ха! — Ольга изящно уткнула маленькие кулачки себе в поясницу и приосанилась. — Твой любимый банкир еще и не ложился.
— Дрыхнет, дрыхнет, — не согласился с женой Владимир. — Чем богаче он становится, тем трепетней бережет себя. — Он наклонился вперед, и сухие мужские уста жадно впились в Олины коралловые губы. — Тебе к лицу мой халат.
— Мне к лицу ты, — засмеялась Кирсанова, и супруг тут же получил ответный поцелуй.
Как парочка молодоженов, они в обнимку покинули балкон, и уже в богатой, со вкусом обставленной гостиной Ольга избавилась от мужниного халата, представ перед его восхищенным взором во всей наготе. Одеяние свалилось к ее точеным ножкам, но Владимир не стал подбирать его. Мысли его непроизвольно скатились совсем в иное русло. В сознании даже перестал существовать так и неразбуженный любимый банкир. Наверное, Олин настрой мысленно передался ее супругу.
Худощавый двенадцатилетний мальчик со светлыми волосами и пропорционально правильными чертами лица, сидя в своей личной комнате школы-пансиона за компьютерным столиком, самоотверженно водил ручкой по клетчатому тетрадному листу бумаги. Голубые, кристально-чистые глаза, еще не омраченные никакой жизненной печалью или душевными переживаниями, отражали в себе яркий свет настольной лампы, прикрепленной с помощью зажима к левому краю стола. На тонких губах мальчугана то и дело появлялась робкая, по-детски непринужденная улыбка. Совершая свое действо, он, несмотря на то что в комнате никого больше не было, медленно произносил вслух каждое занесенное на бумагу слово.