— Изволите позавтракать?
— Излишне! — раскатом по огромному залу объявила Кэстли. — А где Малыш?
Как только она его не называла: Дитя, Малыш, Ребенок, Мальчик, только не по имени. Это был самый юный придворный, терпевший ее и поддакивающий ей больше остальных, получавший за это неплохие плюшки с императорского стола. Так продолжалось, пока Кэстли не перестала и сама есть, и он не заболел. От быстрого истощения он скончался этой ночью. Все с содроганием думали, какая буря сойдет на весь двор, когда императрица узнает о смерти любимчика, но голод всей империи обходится им дороже вспышки истерики Кэстли.
— Умер от голода, — холодно произнес Чех, пока все тупили взгляд.
— Что, прямо-таки от голода? — нахмурилась она. — Не верю, он просто сбежал.
— Я не обманываю, Ваше Величество, его нашли мертвым сегодня утром в его комнате, он умер во сне.
— Он отравился, остолоп! — она повернулась, яростно метая глазами искры. Ни на что, кроме безумия и гнева не были способны ее огромные как у рыбы глаза. Тогда и Чех отвел взгляд.
— А если придет его родня?
— У него не может быть родни, он посвятил жизнь мне и империи. Я права? — она обвела взглядом женщин, — или мне опять пересмотреть ваши выплаты?
— Вы не платите нам, Ваше Величество.
— Понятно. Казнить.
В империи даже палач был худым, несмотря на то, что работал без продыху. Рубил и вешал тех, с кем пил пиво вчера вечером, с кем когда-то вместе выходил на охоту, стрелял в молодости чаек. Палач нравился Кэстли, он единственный, кто делал свою работу без дрожи, хоть и знал, что сил держать топор у него скоро не окажется.
День сегодня был пасмурный. Палач знал, что будет темнее, чем обычно, будет дождливо. Задней мыслью даже думал, что, если кровь сегодня смешается с дождем, то есть возможность затопить империю. Да и к лучшему, легче будет утонуть, пусть и в крови, чем жить ТАК. Но когда он увидел, что сегодня убьет первого министра, у него подкосились ноги. Нет, он не убьет, просто он будет последним, кто посмотрит в его извиняющиеся глаза перед всем миром, и облегчит его страдания. Убила его и всех предшественников императрица и только она.
Напротив него лицо к лицу стоял трон императрицы. Ненавистное, огромное, обитое розовым бархатом кресло, явно великоватое ей под тощий зад. К трону приближался во время казней только сам Чех, но сегодня не его день, видимо. Вокруг, поодаль, собиралась толпа. Толпа людей, пришедших их города, нашедших последние силы на дорогу вверх, ведь чтобы добраться до замка, долго нужно было нести себя наверх, против сильного холодного ветра. Они были голодны и давно уже не ощущали тепла. Охотники перестали заглядывать в кабаки и дома, зато там завелись другие мощные истребители, у которых всегда набит мешок деньгами и наточены стрелы. Убийцы пришли из поселения еще ниже, они жили чуть ли не у моря, в самой топи, куда не могла заглянуть императрица. Это были изгнанные императором дети придворных. Империя стала для них запретной зоной, откуда их гнали камнями, когда они были примерно одного возраста с ничего не соображающей о жестокости Кэстли. Сейчас они абсолютное зло, воспитанное природой, хищными волками и единственной целью стереть империю из бытия. Но никто об этом не догадывался, даже сами старики, когда-то выгоняющие их палками с птичьего двора, ныне не узнавали в их лицах тех замызганных напуганных детей, но вот убийцы прекрасно видели в затухших безжизненных стариках гордых и напыщенных взрослых, думающих, что империя всегда будет на их стороне. Была бы, если бы не волки.
И сейчас они были на казни, столпившись, прямо за спиной палача, напротив блеском сверкавшего яркого образа Кэстли. Кэстли девчонка что надо — нужна империя? Забирайте, она не против. Зима коснется всех и заберет многих, это будет первая зима, когда они победят и захватят абсолютное первенство. Главное в процессе не стать заметными для Кэстли, иначе все потеряет смысл.
Зима сломит империю, убьет поколения, заморозит историю, коснётся всех, но не вечно весенней Кэстли. Императрица не сломается, все потому что уже сломана.
— Стой, Палач! — рыдания на секунду прекратились, Кэстли встала. — Сними маску, я хочу знать твое лицо!
Палач мгновение колебался, потом опустил топор и стащил с себя красную в бахроме маску. Лицо у него было рябое, плохо побритое, в шрамах и пятнах. Толпа так и охнула.
— Так ты охотник! Бывший охотник, служивший императору! — она захлопала в ладоши.
— Это так, Ваше Величество.