Мы знаем о роли символа орла в последующей истории северных и германских народов. Может сложиться впечатление, что орёл надолго покинул романский мир и перешел к германским племенам, проявившись, в конце концов, в качестве чисто североевропейского символа. Это не вполне верно. Здесь забывают об изначальном происхождении символа орла, который сегодня является эмблемой Германии, как некогда — Австрийской империи, последней наследницы Священной Римской империи. Германский орёл — это в действительности орёл римский. Именно Карл Великий в 800 году, в момент провозглашения renovatio romanii imperii[19] восстановил фундаментальный символ орла, сделав его эмблемой своего государства. Следовательно, в исторической перспективе это ничто иное, как римский орёл, сохранившийся до сегодняшнего времени как символ Рейха. Всё же с более глубокой, надысторической точки зрения можно предполагать нечто большее, чем просто заимствование. Орёл присутствует в скандинавской мифологии как одно из сакральных животных Одина–Вотана, и эта птица, изображённая на знамёнах римских легионов, часто украшала шлемы древнегерманских вождей. Следовательно, можно предположить, что Карл Великий, взяв орла в качестве символа возрождённой Империи, обращался к античному Риму, но в то же время и бессознательно возрождал символ древней арийско–нордической традиции, сохранённый только во фрагментарной и полусознательной форме различными народами в период завоеваний. Как бы то ни было, впоследствии орёл стал лишь геральдическим атрибутом, а его изначальный, более глубокий, символический и моральный смысл забылся.
Как и многие другие символы, орёл в наши дни превратился в символ, служащий самым разным идеям. Было бы абсурдным предполагать наличие концепций, о которых мы говорили выше, во всех случаях, когда орёл изображен на флагах и гербах Европы. Но для нас, наследников Древнего Рима, все обстоит иначе, равно как и для ещё одного государства — нашего сегодняшнего союзника, являющегося наследником Священной Римской империи германской нации. Знание изначального значения арийского символа орла, воскрешённой эмблемы наших народов, могло бы наполнить нашу борьбу возвышенным смыслом и установить связь с тем, что сейчас в определённой степени повторяется — с действием, в котором древние арийцы под олимпийским знаком, вызывая олимпийскую силу, уничтожающую тёмные и титанические сущности, могли чувствовать себя войском высших сил и утверждать своё высшее право на господство и порядок.
Il simbolismo dell’aquila //Vita Nova, 30 ноября 1941 г.
ЕВГЕНИЙ САВОЙСКИЙ
Странно, что по сравнению с Центральной Европой, и прежде всего Австрией, популярность фигуры принца Евгения Савойского в Италии практически равна нулю — здесь, если не обращать внимания на узкую среду историков и специалистов по воинскому искусству, он очень мало известен. Однако это не только один из самых благородных представителей того же рода, что и наш королевский дом, но также и человек, в значительной степени представляющий черты одного символа, особенно знаменательного сегодня.
Действительно, в Евгении Савойском продемонстрировала себя возможность объединения итальянского и латинского элемента с германским, однозначно имеющая европейскую ценность. После Средневековья Данте и гибеллинов именно принц Евгений является одной из немногих фигур, в которых очевидно значение такой встречи, нацеленной на создание наднациональной западной идеи, связанной с символом империи. Рожденный в кариньянской области Савойи, вступившей в альянс с королевским домом Франции, принц Евгений чувствовал своей родиной скорее не Францию, в которой он родился, а Австрию, которая в тот период представляла собой не столько определённую нацию, сколько наследника наднациональной идеи Священной Римской империи, и таким образом стража европейской традиции перед лицом кризиса, явленного Реформацией. Позже этот переход, выполненный принцем Евгением как отдельным человеком, в тесной связи с его действиями был выполнен и Савойским домом, отделившимся в войне за испанское наследство от Франции и перешедшим на сторону Империи и европейской идеи. Таким образом, в связи с фигурой принца Евгения, возможно, будет не слишком рискованно говорить, что в этот период было предвосхищено что–то из высшего смысла, содержащегося в символе «оси». Вместо эфемерного братства, связанного в «латинский» миф, утвердилась сила более высокой идеи. И именно гению представителя Савойского дома она была обязана тем, что на какой–то момент предыдущая римско–германская традиция снова обрела жизнь и престиж и, казалось, составила принцип нового европейского единства. И, возможно, без эгоизма и предательства Англии его новое значительное предвосхищение было бы успешным.