— Ну как бы хотелось бы…
— Вот, а я, получается, Сергуня Сорокалет из той ветки, которую ты похерил.
— Че ты гонишь, чепушило? — окончательно перешел я на блатной жаргон. — Ты ж старше меня нынешнего лет на 20 и рожа у тебя не моя, в зеркало вон хотя бы посмотри, найдите, как говорится 10 различий, в смысле сходств.
Встал ведь товарищ и пошел в ванную смотреться в зеркало. Потом вернулся и сказал:
— Да, рожа подгуляла, согласен, можешь конечно не верить, но все равно я это ты и наоборот.
— Ну ладно, допустим на минутку, и дальше что? — отвечал я, разливая по стаканам остатки из бутылки.
— А дальше, Сергуня, то, что надо стойко держать удары судьбы, а ты тут раскис как баба, у которой козел капусту на огороде съел. Сам же говорил не раз — кому сейчас легко?
— Ладно, проехали, — ответил я, — лучше расскажи, как там у вас в реальной альтернативности… или как уж там.
— Да все так же, как и в учебниках по новейшей истории, учил ведь поди в школе-то? А вот у тебя тут в альтернативщине что-то не очень, заигрался ты, Сергуня, со своими женщинами, а надо ведь кому-то и дела делать.
— Слушай, альтернативный я, иди нахер, я ж понимаю, что ты эманация моего воспаленного сознания.
Товарищ поморгал несколько раз и испарился без слов, однако уровень водки в бутылке остался прежним — явно я столько не выпил… долго размышлял над этим удивительным фактом, потом взял баян в руки и долго играл на нем, подбирая ноты к самым тоскливым песням, кои мне вспоминались в пьяном своем угаре. Потом в дверь забарабанили особенно сильно. Я поначалу собрался игнорировать это дело, ну постучат и уйдут, не будут же они замок выламывать в самом деле, но вдруг понял, что стучание складывается в определенный такой и очень знакомый мне ритм… да, точняк это оно, «Одиночество сволочь». Ну хорошо, ребята, вы меня уговорили, иду открывать, ну кто там это еще ломится.
Замок подался с большим трудом, дверь распахнулась, а на пороге, значит, двери… вот если б мне сказали написать список из ста возможных посетителей меня в текущих обстоятельствах, то человек на пороге в этот топ-100 точно не вошел бы, да…
Глава 3
Анют так много на земле…
А стояла там Анечка Пак, которая дочь хирурга из 40-й больницы и знаток восточных боевых искусств, вся из себя тихая и спокойная, как глубокая бухта в бурю.
— Привет, — с места в карьер начала она, — как жизнь, как семья, как здоровье?
— Жизнь сплошное спортлото, — автоматически вылетело у меня.
— В смысле?
— Где ни поставишь крестик, все не то, — продолжил я, — ну заходи, раз пришла.
Аня зашла, озираясь по сторонам, я помог ей снять куртку, повесил на вешалку, нашел какие-то тапочки, от Усиковых по-моему остались.
— Ну пойдем, если не боишься, — и мы зашли в мою комнату.
— Мда… — протянула она, — давно квасишь-то?
— Второй день заканчивается, — ответил я, — послушай вот, что я тут сочинил в ходе этого увлекательного процесса.
И я вытянул из-под стула баян. Сначала проиграл «Гранитный камушек»:
В этот вечер снова ждет тебя другой,
Это он украл любовь у нас с тобой.
Не ходи к нему на встречу не ходи,
У него гранитный камушек в груди.
— Ну как? — спросил я, закончив.
— Волшебно, — ответила она, — не останавливайся, давай жги дальше.
Ну ОК, дальше, значит дальше. Забабахал, не останавливаясь, Ляписа-Трубецкого:
Я читал тебе вслух стихотворения
Покупал дорогие печения
Я выгуливал твою глупую, глупую собачку
А помнишь, подарил иностранную жевачку
Но ты, ты, ты меня кинула,
Ты ты, ты меня кинула
— Еще лучше, — немного подумав, сказала Аня. — Еще что-нибудь есть?
— А то как же, у меня еще много чего есть, — ответил я и продолжил песенкой Ингрид под названием «Будь ты проклят, гад», пришлось, правда, немного ее адаптировать к российским реалиям:
Ты обещал мне рай на земле и любовь в небесах,
Но я осталась просто ни с чем и в дырявых трусах,
Ты говорил, что я буду принцессой твоей,
Но мне досталась лишь стирка носков и варка щей.
Да будь ты про-про-про-клят, гнида,
Да будь ты про-про-про-клят, гад.
— Идеально, не забудь слова с нотами записать, — ответила Аня, изучая завалы бутылок под столом. — Давно она тебя кинула-то?
— Да вот позавчера, — автоматом вырвалось у меня. — А ты откуда знаешь?