— Если подумать, я никогда не спрашивала вас о том, за что наш новый юный король решил убить вас столь изощренным способом.
— Вестмар Солэй, хоть и юн, но очень хитер. Ему понадобилось совершенно новое поколение магов. С иными правилами, другими заклятиями, прежде запрещенными. Но создать подобное невозможно, покуда школой управляет такой консерватор, как я, — архимаг усмехнулся, запивая съеденный мармелад уже остывшим чаем. — В конце концов, всех неугодных королевской семье ждет каменная смерть.
Сохранив на лице лживое спокойствие, я склонила голову, расправляя складки голубого шелкового платья. Я прожила достаточно для того, чтобы понять, как правители поступают с преградами на своем пути, ведь однажды давным-давно я сама стала такой преградой, слишком поздно осознав, что превратилась в питомца королевской семьи.
— Вам говорили, что вы невероятно красивы?
Благодарно улыбнувшись, я снова кивнула головой, бросая мимолетный взгляд на зеркало, что висело в золотой раме на стене у камина. Научившись ухаживать за собой, став разбираться в украшениях и нарядах, я больше не походила на ту грязную оборванку, прячущуюся в темных углах позабытого храма. Я училась правильно пользоваться собственной красотой, и со временем это принесло свои плоды…
— Позвольте спросить, кому же ещё вы даровали возможность стать вашим гостем?
— Сэр Йорс, архимаг Донтан, лекарь Шиелла, советник Гордон, господин Жорж, что был бароном черного рынка, травница по имени Мишель и Фарн, что был простым хозяином таверны…
— Господа, коих вы назвали первыми, — деятели, перевернувшие историю. Их имена передаются из поколения в поколение! Но, прошу прощения, мне странно слышать в столь громогласном ряду тех двух, которых вы упомянули в конце.
— Верное замечание. Но это были умные люди и люди скромные. Обвинения против них были ложными точно так же, как против вас.
— Вот как…Вы очень милосердны, Госпожа.
— Это…не так.
Допив чай, мы продолжили беседу, а после, потушив свечи, вышли из библиотеки. Придерживая старца под руку, Лагерта помогала архимагу идти по длинным коридорам, укрытым дорогими коврами, и изредка Вайрон останавливался напротив некоторых больших картин, рассказывая о художниках и об их причудах. Цветы, благоухающие в каменных вазах, тянули лепестки к потолку, а золотые канделябры мерцали в бликах ярких свечей. Начинало смеркаться, и мягкий оранжевый свет, касаясь мраморного пола, таял на круглых колоннах, расплываясь в преддверии ночи.
Оглянувшись на статуи, заполнявшие это место сразу при входе в храм, Вайрон внимательно сощурился, но после обернулся ко мне, прося указать место, где стоял известный миру архимаг Донтан. Время исказило эту статую и беспощадно стерло выразительные когда-то черты лица, но я помнила всех людей, что учили меня давным-давно. Некоторое время мы стояли молча, а после, положив руку на мое плечо, старец ласково улыбнулся, поправляя на голове любимую шляпу.
— Ну, пора.
— Уверены, что не желаете остаться в храме дольше?
— Я старею, Госпожа, и медленно умираю. Уж лучше стать камнем, пока я ещё могу ходить и выбирать себе место, чем лежать в кровати, мучаясь болью. Думаю, архимаг Донтан, которым я всегда восхищался, считал также.
— Вы совершенно правы…
— Я был счастлив узнать, какая вы замечательная личность. Пусть свет всегда согревает ваш путь, — он выпрямился и, гордо вскинув подбородок, сунул руки в карманы длинной мантии, став в ту же секунду камнем.
Всматриваясь в его замершие черты, я прокручивала в голове мысль о том, что больше мне не грустно прощаться. Люди приходили в мою жизнью за смертью, и настигала ли она их сразу или же кружила рядом, напоминая об участи, исход всегда был одинаковым. Тем, кого королевская семья признала преступником, больше не было места во внешнем мире, и те, кто мог принести мне пользу, доживали свой век в храме, обращаясь в камень по собственному желанию. Когда-нибудь и Лагерта, пожелавшая прислуживать мне в благодарность за спасение, завершит свой путь превращением в прекрасную статую, но в ней текла кровь фей, а потому жизнь уготовила для нее долгие годы. Она стояла чуть позади, сохраняя удивительное хладнокровие, а после, осторожно коснувшись рукава моего платья, позвала к ужину…
***
Все началось с обмана, пойдя на блеск которого, я оказалась в заточении золотых острых игл. Связав свое имя с Горгоной, Ингвальд стал королем, взойдя на престол с помощью страха. Его правление было мудрым, но многочисленные казни, коими он поддерживал ужас в сердцах людей, даровали ему громогласный титул, превратив в Ингвальда Жестокого. Свое обещание Король сдержал, превратив мой храм в непревзойденный дворец, а я, ослепнув от собственной жадности, не заметила расставленных сетей.
Простые комнаты превратились в сокровищницы, а внутренний иссохший двор ярко заблагоухал вокруг небольшого озерца, в котором изредка плавали перелетные птицы. Мне больше не было холодно благодаря широким каминам, и более тело не мучил невыносимый голод, ведь кладовая полнилась невиданными прежде продуктами. Я начала рисовать и много читать, но была ещё слишком глупа, чтобы позволить подозрениям коснуться разума. В этой сделке изначально все было неверно, но могла ли я подумать об этом в тот миг, когда душу переполняло счастье?
Ингвальд присылал преступников к храму так часто, как того ему позволяла его же хитрость. Я оставалась монстром, убивающим взглядом, а Король был тем, кто повелевал горным чудовищем, но рассуждать об этом было глупо, ведь никто не был в силах изменить укорененные суеверия, а свое я получила сполна — ожидать нападения более было незачем. Возвращаясь к прошлому, я корю себя за недальновидность и принятие желаемого за действительное. Стоило задуматься уже тогда, когда Ингвальд, опасаясь восстания, прислал ко мне на казнь двух своих братьев, которых он выставил, как самых отъявленных преступников, заслуживающих смерти.
С тех пор в камень обращались все, кого Король признавал виновным. Я поняла, что проиграла в этой сделке, ведь с ней в моей жизни почти ничего не поменялось: я не несла возмездие тем, кто это заслуживал, а попросту убивала всех, на кого указывал перст Ингвальда, чтобы спастись самой. Меня называли питомцем Его Величества, смертоносной марионеткой, посаженной на золотую цепь, но я терпела, ведь сама согласилась с условиями Короля, оказавшимся хитрым настолько, что посмел превратить меня в реликвию, передающуюся правящим потомкам из поколения в поколение.
Когда Ингвальду миновало пятьдесят лет, он пришел в мой храм с той же улыбкой, с какой встретил меня в святилище первый раз. Морщины пронизывали его худое лицо, но взгляд из-под густых бровей был насмешливым и довольным. Он долго осматривал каменные статуи, после чего совершенно беззаботно принялся рассказывать об урожае и минувшем фестивале, и тогда, остановив его речь, я попросила расторгнуть сделку. Сделав Ингвальда Королем, я выполнила свою часть, тогда как он выполнил свою — незачем более было соблюдать установленные правила. К сожалению, все уже решили за меня. Попросив помощи в пересечении границы, я получила короткий отказ, прогремевший раскатистым приговором по всему храму, ставшему для меня не домом, а настоящей тюрьмой. Ингвальд смеялся, и смех его казался мне самым отвратительным в мире. Он достал из ножен алмазный меч и поднес его к моему горлу, пробуждая в недрах души страх смерти — один вид этого орудия заставлял тело цепенеть от ужаса. Единственный меч, способный оборвать нить жизни Горгоны, пробуждал неведомые инстинкты, вынуждая вести себя покорно.
Ингвальд скончался в возрасте семидесяти лет, и его место занял Ингвальд II, которому вместе со скипетром и державой достался и алмазный меч — некий поводок от ошейника Горгоны, потянув за который он мог придушить непокорную тварь. Я не могла сбежать, ведь посыльный Короля, приезжал к храму каждый день, чтобы удостовериться в моем присутствии, и даже, если бы я решилась на столь самоотверженный поступок, меня настигли и убили бы быстрее, чем я достигла границы. А я не собиралась умирать так просто. Почему же я не могла попросту обратить в камень того, кто нес в руках смертоносное для меня оружие? Потому, что на того, кто держал в ладони рукоять алмазного меча, не действовала каменная смерть.