— Но простые смертные, беззащитные перед болью, болезнями и ранами, никогда не смогут угрожать их царству.
— Их правление покоится на страхе и предрассудках, — спокойно сказал Эдмунд. — Конечно, они долгожители и лишь немного страдают от болезней, смертельных для нас, у них есть волшебные силы восстановления. Но они не неуязвимы. Их империя более ненадежна, чем они рискуют признать. После сотен лет борьбы вампирам не удалось навязать свое господство магометанам.
Ужас, на котором держится их правление в Галлии и Валахии, основан на невежестве. Высокомерие наших князей и рыцарей скрывает глубокий страх перед тем, что может случиться, если простые смертные освободятся от боязни перед вампирами. Им не так просто умереть, но смерти от этого они боятся не меньше.
— В Галлии и Валахии случались восстания против вампиров, но всегда терпели поражение.
Эдмунд кивнул.
— Но в Большой Нормандии три миллиона обычных людей и меньше пяти тысяч вампиров, — сказал он. — Во всей Галлии не больше сорока тысяч вампиров, в Валахии не больше. Я не знаю, сколько их может быть в Китае, или в Индии, или в сердце Африки за исламскими странами, но и там обычных людей должно быть значительно больше, чем вампиров. Если смертные будут видеть в своих хозяевах не полубогов или дьяволов, а просто более крепко сбитые существа, империя вампиров станет хрупкой. Вампиры утверждают, что сотни лет жизни дают им ум, недостижимый для смертных, но в это верится все меньше. В этом мире почти все сделали руки простых смертных: голландские суда и ткацкие станки, нормандские пушки и стекло. Наше искусство механики превосходит их магическую силу, и они знают это.
— А разве вампиры не утверждают, что все это делает мир удобнее для смертных и что наше искусство механики — только жалкое подобие их магической силы, которой мы не обладаем?
Эдмунд взглянул на сына, скрывая чувство горечи.
Он был рад тому, что сын умеет вести дискуссию. Отдавая Ноэла другим учителям в раннем возрасте, думал, что так будет лучше. Однако за несколько недель более тесного общения он увидел многое в поведении мальчика, что напоминало о собственных склонностях, привычках. Это было приятно — любовь к сыну всегда жила в нем, только обстоятельства не позволяли раскрыться чувствам. Казалось, что это никогда и не случится. Может быть, сейчас была единственная возможность передать дальше ту частичку знания, которой владел, но никому не осмеливался доверить.
Он сомневался. Но никакого вреда не будет — не так ли? — от дискуссии и обсуждения, которые ученые затевали для развлечения.
— У вампиров есть сила, — согласился Эдмунд, — мы называем ее волшебной. Но что такое волшебная сила? Разве это волшебство, если мы ставим паруса так, что судно идет против ветра? Разве волшебная сила заключается в вакууме, при помощи которого мы выкачиваем насосами воду из шахт? Разве волшебство растворяет серебро в ртути, как сахар в воде? Все эти трюки кажутся волшебством для тех, кто не знает, как все это делается. Волшебство — это то, чего мы еще не понимаем.
— Но вампир очень отличается от обычного человека, — настаивал Ноэл. — Все дело в душе, здесь нет ничего общего с механикой. Душа в теле простого смертного слабее, чем душа в теле вампира. Простая физическая сила здесь не поможет.
— Простая физическая сила, — повторил Эдмунд. — Все же любопытно. Этот князь колдунов, Гарри Перси, столько лет просидевший в Мартиновской башне, стремился создать эликсир жизни, который уравнял бы всех нас с вампирами. Рыцари Ричарда наблюдали все это с любопытством, называли его сумасшедшим князем — но наблюдали очень внимательно. Ричард был в восторге от его опытов в предсказаниях и от его изучения текстов алхимиков. Если Перси хотя бы приблизился к тем средствам, какими вампиры защищают себя, они убили бы его.
— Грегорианцы думают, что вампиры — исчадие ада, — сказал Ноэл. — Они говорят, что вампиры устраивают шабаши, на которых появляется Сатана, и что вампиры сильнее простых смертных, поскольку ими владеют души дьяволов, помещенные в их тела Сатаной, когда они отреклись от Бога и присягнули пороку.
Эти слова обеспокоили Эдмунда. Было неразумно говорить это в Тауэре, могли подслушать. Осуждение отцом Грегори вампиров считалось большим мятежом против их господства, чем вооруженное восстание. Они поспешили заставить нового папу осудить Грегори как худшего из еретиков, дошли до того, что посадили вампира на трон Санкт-Петербурга, но не смогли отделаться от представления о них как о посланцах дьявола. Это была жуткая история — вид запрещенных слухов, в которых каждый мог найти что-то для себя, своей веры.
— Обычно полагают, что состояние вампиров, как и простых люфей, определено Богом, — напомнил Эдмунд сыну. — Церковь теперь говорит нам, что вампиры живут долго на земле, но это и привилегия, и бремя, поскольку приходится долго ждать Божьей милости.
— Ты хочешь, чтобы я поверил этому? — спросил Ноэл, зная достаточно хорошо, что отец неверующий.
— Не хочу, чтобы ты верил, что они пешки в руках дьявола, — мягко сказал Эдмунд. — Это не похоже на правду. Жаль, если кого-нибудь сожгут как еретика только за случайно высказанную истину.
— Скажи мне тогда, во что же ты веришь.
Эдмунд смущенно пожал плечами.
— Не уверен, что речь идет о вере, — сказал он. — Я не знаю. Их долголетие реально, как и сопротивляемость болезням, способность к самовосстановлению. Но разве действительно магия обеспечивает эти возможности? Готов поверить, что они производят таинственные ритуалы с заклинаниями, но не знаю, что это дает. Часто думаю, так ли уж они уверены в себе. Возможно, держатся за свой ритуал, как католики за мессу, последователи Магомета — за намаз, следуя привычке и вере.
Им известно, что делать, чтобы превратить обычного человека в вампира, но понимают ли они, что творят, не могу сказать. Иногда я думаю, не являются ли они такими же жертвами ужаса, который пытаются вселить в нас, как и мы.