Элеми, видимо, пьют кровь обычных людей, как наши вампиры, но отношение к этому не такое, как в Галлии. То, что делают галльские вампиры, кажется извращенным и чудовищным, но то же самое легко вписывается в африканское мышление. Туземцы часто совершают жертвоприношения и ритуальные дарения своим богам, например, мелют муку или извлекают пальмовое масло, немного рассыпают на землю. От каждого блюда оставляют немного своим богам. Это делают, не задумываясь, как христиане осеняют себя крестом. Все это называют жертвоприношением, как и приношения животных, иногда людей, какие совершают по святым дням. Кровь, что охотно предлагают обыкновенные люди вампирам, — это тоже приношение самому элеми Олоруну. Это легко понять африканцу, хотя он вряд ли поймет причащение, когда христианин отведает от крови и тела Христова.
Туземцы не думают, что ими правят элеми, несомненно, что истинная власть в этой стране принадлежит Огбоне. Огбоне наблюдает за всеми ритуалами, особенно икеика, за порядком. Огбоне — голос предков, прорицатель, целитель. Все цари держат перед ним ответ, и, хотя они главенствуют в судах, обвинить человека или оправдать его могут только бабалаво. Цари определяют наказание, но его применение решается колдунами и “вставшими мертвецами”. Цари объявляют войну, ведут свои армии в битву, но это колдуны подсказывают им, когда подходит время воевать и против кого.
К. хотел бы узнать правду о странах. Он подсчитал, сколько провизии понадобится для путешествия вверх по реке. Уверен, в скором времени он будет побуждать меня следовать за ним. Меня мало интересуют такие мифическими края, как Адамавара, но я пойду с ним, если это будет познавательное путешествие. Знаю, что это рискованно, но ни по природе, ни по характеру я не торговец, и будни нашей жизни здесь начинают мне надоедать.
Жива ли все еще в Большой Нормандии пиратская легенда о Л.? Он ежегодно навещает нас. Он ослаб после болезни и не такой красавец. Л. больше не пиратствует, хотя гордится славой корсара и божится, что для него нет большей радости, чем орудийная канонада. Пушки на фактории были одно время под его командой, и он дважды помог нам спасаться от марокканских мародеров. Его цыганская красотка все еще с ним, как и безносый турок. Вероятно, он приезжает сюда по настоянию женщины. Л. не очень меня любит, как и я его, но цыганка относится ко мне хорошо, и я рад быть ей другом. Она стала крепкой и красивой женщиной, процветает в тропиках, где люди с более светлой кожей чахнут, увядают. Как однажды сказал мне Есперсен, единственное, что приводит ее сюда так часто, — это досада из-за моего безбрачия, и что если бы я уложил ее в свою постель, то избавил бы от этой ужасной зависимости. Но я привык к монашескому образу жизни. Если К. умрет — унаследую его сутану, сам стану ангелом-меченосцем.
Л. делает вид, что ему безразлична симпатия его любовницы ко мне, но, напившись, обвиняет меня в преступлении — любви к вампирше в диком Уэльсе и коварно утверждает, что из-за нее я больше не могу любить. Хотя он говорит это, чтобы досадить любовнице, я иногда задумываюсь, не прав ли он. Конечно, во мне не возникает желание при виде цыганки, тем более от обнаженных черных женщин племен побережья или поселения. Иногда думаю, что в моей крови, может быть, есть что-либо, унаследованное от отца и несущее печать его истинной любви. Микроскоп всегда напоминает мне то, что произошло в те последние дни в Лондоне. Даже сейчас эти воспоминания тревожат меня.
Иногда думаю, не переоценивал ли отец то, чем занимался, и страх вампиров перед этим: возможно, его самоубийство было бесцельным, Ричард не хотел нас убивать. Но теперь ваш подарок рядом со мной, и я вспоминаю, что мой отец полагал его оружием более мощным, чем большая пушка. Сегодня ночью мне приснилось, будто я смотрел в микроскоп, стремясь различить то, что подсказывал мне отец, но, как ни пытался, не смог ничего увидеть. Возможно, туземцы все же правы — наши предки остаются с нами, навязывая обязанности, которые мы не выполняем. Теперь с присланным вами микроскопом я надеюсь приблизиться к выполнению моего обязательства.
Я надеюсь однажды вернуться в Британию. Чувствую, что это моя обязанность и судьба. Очень хочу нанести удар галльской ватаге вампиров, прежде чем умру, так что мое имя пополнит легион смертных, которые в конечном счете победят бессмертных. Несмотря на скуку здесь, сообщаю вам, что не покинул ту коллегию, которой вы служите, или ее дело, и надеюсь однажды занять свое место на поле битвы, на моей родине. В этот день, с Божьей помощью, я опять увижу друга и пожму вашу руку.
Передам это письмо с капитаном “Розы Тюдоров”, надежнейшим из английских моряков. Надеюсь, что вы обязательно его получите. Прошу вас помолиться за меня, и, если сможете, попросить Божьей милости для неверующего.
Всего доброго. Н.
1
Это был “аджо аво”, день тайны, священный для ифа. Нтикима знал об этом дне по его названию, потому что уруба не отмечают, как белые, дни числами.
Белый, Ноэл Кордери, на веранде большого дома, стоявшего в центре основного частокола, смотрел, как часто это делал, в трубу медного прибора, привезенного капитаном одного из торговых судов. Правой рукой он набрасывал куском угля рисунок быстрыми точными движениями. Его работа шла в странном ритме: он временами отрывал глаз от объектива, мигал, привыкая к свету дня, критически разглядывал рисунок, дополнял его новыми линиями и опять вглядывался в объектив. Иногда он откладывал уголь, подстраивал маленькое зеркальце, улавливающее солнечный свет и направляющее его в линзы микроскопа, затем поворачивал колесико настройки фокуса, добиваясь максимальной резкости. Нтикима знал, для чего служил прибор, потому что Ноэл разрешал смотреть в него.