Ночью Ноэл и Квинтус наблюдали отдаленное зарево лесного пожара, который распространялся на запад, выжигая участки, где они недавно прошли. Нтикима присоединился к ним, сказав, что теперь не следует беспокоиться о пище, перед безжизненным лесом будет полоса хорошей земли с деревнями и элеми, которые помогут. Он подвел их к другой стороне лагеря и показал на востоке огоньки костров.
Нтикима сообщил, что это костры племени сахра, близких родственников мкумкве. Они дадут пищу, а элеми возобновят запас лекарств Гендва. Мальчика взволновало сознание того, что Адамавара лежит за землями сахра. Ноэл не нашел в себе сил разделить энтузиазм Нтикимы.
Лангуасс и Лейла спали ночью спокойно. Ноэл посчитал, что им становится лучше. Сон Кори был другим. Ему не снились кошмары, но, казалось, утром он не проснется. Так и случилось, Кори умер ночью. Квинтус произнес над ним молитву, труп оставили для хищников, потому что не было времени копать могилу примитивными инструментами. Лангуассу и Лейле действительно стало лучше, но Гендва настаивал, чтобы они опять приняли лекарство, в этом случае они могли идти быстрее.
В деревню сахра путешественники пришли до полудня, их встретили как гостей. Это была маленькая деревня, разбросанная вокруг колодца, к каждой конусообразной хижине примыкал небольшой участок земли, отгороженный плетнем. Амбары, сделанные из соломы в форме ульев, возвышались на деревянных подпорках для защиты от насекомых. Женщины племени носили круглые пластинки, растягивающие их губы и придававшие им вид птиц с широким клювом. Татуировка мужчин напоминала рисунки на телах воинов мкумкве.
Тут жили четверо элеми — больше, чем в деревнях, которые экспедиция посетила раньше. Элеми сидели в ряд перед хижиной вождя и казались старше, чем кто-либо, кого Ноэл видел до сих пор. Они были более морщинистыми, чем Они-Олорун, почти без волос, с глубоко впавшими глазами. Кордери не мог определить их возраст, но не удивился бы, если бы ему сказали, что старики живут здесь тысячу лет. У них не было кисетов на поясе, на бедрах — только тонкие тесемки вместо повязок. Кордери увидел: с ними проделали то же, что и с Гендва. Пенис каждого представлял собой неровный выступ, такой же уродливый и неестественный, как нос бедного Селима. Однако мошонки остались нетронутыми, значит, кастрация была неполной.
После официального обеда, на котором Лангуасс и Лейла едва могли говорить, сахра подали своим гостям араки, напиток более крепкий, чем обычное пшенное пиво. Квинтус едва пригубил, Ноэл пил очень умеренно, а Лангуасс, Нгадзе и Нтикима изрядно напились. Эти излишества не понравились Гендва, заботившемуся о выполнении своей миссии. Ноэл же забеспокоился, как бы это опьянение не вызвало новых приступов лихорадки.
Ноэл внимательно наблюдал за тем, как Гендва вел себя здесь и как обходились с ним. На западе он был высокомерен, даже когда встречался с элеми, ожидая к себе почтения, как к важной персоне. Теперь все было совершенно иначе. Местные элеми общались с ним как с равным. Ноэл понял, что, хотя черные вампиры не были ни богатыми, ни сильными, они пользовались большим авторитетом.
Ночью спали в деревне, не выставляя часовых, и спали спокойно, впервые за много дней. Однако Ноэл чувствовал, что не избавился окончательно от недомогания.
Следующую ночь тоже провели здесь. К уходу Лангуасс и Лейла почувствовали себя достаточно здоровыми, чтобы отказаться от лекарств Гендва. Оба похудели.
Лангуасс выглядел озабоченным, хотя они уверяли, что самое плохое позади. Еще один осел пал, осталось только шесть. Рана Селима по-прежнему беспокоила, требуя постоянного ухода элеми. Запасы пищи пополнили в деревне. Нгадзе и Нтикима на самочувствие не жаловались.
Территория, принадлежащая племени, была узкой полосой плодородной земли, и, тронувшись в путь, караван опять стал подниматься по лесистым склонам. Гендва вел их с уверенностью бывавшего здесь человека, но мешали жара и насекомые. Ноэл и Квинтус не снимали сеток, к этому же Квинтус вынудил Лангуасса, но никто не посмел убеждать обозленного турка. Больше всего страдали от укусов черные, вечером Гендва накладывал мазь на их спины и лица,
Таких деревьев, как здесь, Ноэл еще не видел. Знал только немногие, такие, как пышные пальмы, овала, дика, но и они были больше обыкновенных, часто с искривленными стволами, будто какой-то гигант мял их. Другие, с черной корой, увитые лианами, стояли в величественном одиночестве, отбрасывая тень на много ярдов. Их стволы походили на множество тыкв, нанизанных на длинные копья. Подлесок был скудный, а кусты даже на полянах казались чахлыми и больными.
Вечером Нгадзе и Нтикима пошли за фруктами. Принесенные плоды Гендва внимательно осмотрел, некоторые выбросил.
По холмам путешественники вышли к другой реке, Логоне, — полувысохшей, с влажной и липкой грязью посредине русла. За рекой лес оказался еще более странным. Подлесок почти исчез, ветви деревьев были высоки и не мешали движению, но, несмотря на это, место было неприятным. Здесь почти не было птиц, не встречались обезьяны. Насекомых было много, а цветов очень мало. Самым ярким, что освещали проникающие сквозь листву солнечные лучи, были древесные грибы оранжевые, желтые, иногда белые в ярко-красных или голубых прожилках. Они часто росли на стволах погибших деревьев. Чем дальше караван углублялся в лес, тем больше казалось Ноэлу, что вместо деревьев он видит только их гниющие, искривленные стволы.
Усталая группа переходила притоки, питающие Логоне в дождливый сезон, в которых сейчас почти не было воды. Ноэла удивило отсутствие постоянных обитателей африканских вод — крокодилов, пиявок, речных птиц и рыбы.
Затем, уже перейдя Логоне, много миль шли по мрачному лесу, не встречая ни одной деревни. Дважды разбивали лагерь у мутных речек, не слыша по ночам ни звука. Лангуасс страдал от приступов лихорадки, Лейла же постепенно избавилась от болезни.
— Об этом безжизненном лесе ты говорил? — спросил Ноэл Нтикиму в лагере на склоне горы. — Неприветливый край, не думаю, чтобы люди его охотно посещали. Более неподходящего места для садов Эдема трудно представить.