Нтикима подтвердил, что этот большой лес, окружающий Адамавару, плохое и безжизненное место. Однако кое-какая жизнь здесь существовала — насекомые, деревья, летучие мыши, находившие какие-то плоды на вершинах деревьев. Обитали здесь и шимпанзе, мальчик сообщил, что среди них есть бывшие черти, жившие сверх положенного срока и пившие кровь самок и детенышей, как элеми поступают с людьми. Ноэл не знал, верить ли.
Путешественники подошли к хребту — черной каменистой гряде в три четверти мили. В дождливый сезон здесь был водопад шириной в сорок — пятьдесят ярдов с пятью утесами посредине. За водопадом тянулся длинный каменистый выступ; сейчас, когда воды было мало, он представлял собой что-то вроде мостика. Люди перешли, но ослам было нелегко идти по узкой, с выбоинами тропе, поэтому их пришлось переводить через грязное русло внизу.
За выступом был еще один крутой подъем, более трудный для животных, чем подъем к плато Баучи. Их пришлось разгрузить, и все-таки один осел, поскользнувшись, сломал ногу, и его пришлось забить на мясо. Каждый человек нес свой груз, теперь он увеличился у всех, кроме Лангуасса, который сам еле передвигался. Гендва не разрешил оставлять пищу, говоря, что с ней дальше станет еще труднее. Ноэл беспокоился о запасах воды.
Тропа вилась среди камней. Деревьев стало меньше, а дорога — трудней из-за крутого гористого подъема. Нещадно палило солнце и чем выше поднимался караван, тем нестерпимее становилась жара. Сетки стали ненужными, насекомые исчезли.
Гноящаяся рана Селима, несмотря на старания Гендва, видимо, сильно болела, потому что турок, стоически переносивший все, постоянно вскрикивал и стонал. Ноэлу представлялось, что Селим ведет некий спор с мстительным божеством, жестоко наказавшим его. По спине страдальца, рядом с раной, от затылка к плечу стало распространяться странное пятно — будто что-то росло под кожей. Квинтус не видел раньше ничего подобного, но Они-Осангин смотрел на пятно с большой тревогой. Пятно казалось Ноэлу черным или темно-серым, и он не сразу связал его с серебряной смертью, о которой говорил Нтикима. Но мальчик сказал, что это она.
Мсури и Нгадзе возились со своими небольшими ранами, которые не заживали, с каждым часом перехода все больше беспокоя их. Поначалу это были обыкновенные ссадины, но скоро появились роковые признаки чего-то, распространявшегося в мышцах. На иссиня-черной коже пятно выглядело серым, и Ноэл понял, почему туземцы называют болезнь серебряной смертью. Гендва раздал лекарство всем троим, но улучшения не наступало, да элеми его и не ждал, расспрашивая, тем не менее, о развитии болезни.
Ночью разбили лагерь на наибольшей высоте за весь переход. Ноэл пошел за сухостоем для костра и нашел в небольшой пещере несколько трупов, лежащих вокруг давно потухшего костра. Иссушенные, сморщившиеся тела мумифицировались. Кожа, натянутая на костях, была не черной или коричневой, а имела пепельный оттенок, как пятна на теле его спутников. Квинтус заметил, что трупы, видимо, лежат здесь много лет, но хищники не тронули их. Леопард, шакал или стервятник не пытались есть это мясо, не было даже червей или личинок, питающихся останками.
Открытие встревожило Ноэла, особенно сейчас, когда экспедиция находилась рядом с Адамаварой. Казалось, что Лангуасс не дотянет до цели, а турка серебряная смерть настигнет через день. Кордери не знал, доживет ли сам до роковой встречи, искал при свете костра на коже признаки болезни более страшной, чем любая лихорадка. То же делал Квинтус, осматривая любую царапину или ссадину.
Ноэл признался монаху в своих страхах, как бы прося отпущения тревог. Квинтус успокоил его, показав свою невосприимчивость к страху:
— Гендва уверяет, что через день мы подойдем к Адамаваре, самое большое — через два. Мы ушли так далеко, столько претерпели, и можем надеяться, что Господь избавит нас от страданий. Даже Лангуасс, великий грешник, пока что уберегся от серебряной болезни. Верь в провидение, Ноэл, я уверен: ангелы смотрят за нами.
Ноэл, благодаря, прикоснулся к плечу старика. Они сели на валун и посмотрели на звездное небо. Воздух был очень чистый, надоедливая пыль харматтана не достигала этих мест, Кордери думал, что никогда в жизни не видел таких ярких, сверкающих звезд.
— Их свет делает наше тепло призрачным, — сказал Ноэл. — Иногда из-за звезд я чувствую себя крошечным, как под микроскопом, затерянным в бесконечности мироздания.
— Это неверие делает тебя крошечным, — заметил Квинтус. — Без веры люди пропали бы.
— Не сомневаюсь, — согласился Ноэл, — но думаю, найду ли верный путь. Сознание малости и потерянности препятствует моей вере. И все же…
Он замолчал, Квинтус сказал: “Продолжай!”
— Иногда… если смотрю на небо долго… впечатление меняется. Начинаю ощущать себя огромным, а не крошечным… будто что-то от меня в них и что-то от них во мне. Я как бы расширяюсь, будто мое тело — Вселенная, а каждое мгновение — вечность.
Квинтус открыл рот для ответа, но обернулся, услышав шорох. Ноэл насторожился, увидев Лейлу и Нтикиму, и пошел им навстречу.
— Что-нибудь случилось? — спросила цыганка.
— Нет, — ответил Квинтус, — мы только измеряем величину Вселенной и величие человеческой души.
— Звезды — зерна из жерновов, которыми мелет Олорун, — сказал Нтикима, — когда идет по земле с солнцем в сердце.
— Я так не думаю. — Лейла по-матерински обняла мальчика за плечи. — Лангуасс сказал, что вертится Земля, а на месте стоят звезды. Это так, брат Квинтус?
— Вращается круглая Земля, — подтвердил Квинтус, — ее вращение отражается на изменении сезонов. Звёзды могут вращаться вокруг другого центра очень далеко отсюда, но мы не можем увидеть солнце в середине Создания нашим ограниченным зрением, так же, как и руку Господню за работой.
Нтикима не поверил.
Цыганка села за спиной Ноэла:
— Звезды очень далеки — больше миль, чем ты и я можем сосчитать, даже если начнем сейчас и продолжим до самой смерти. Они ведь действительно так далеко, святой отец?