Безжизненный лес, в отличие от пустыни, был тогда более жестоким. Люди, приведшие рабыню Беренику туда, заболели серебряной болезнью и готовились умереть. Она сама лежала много дней в горячечном ужасе, в кошмарах, тоске. Береника умерла бы, но элеми нашел лекарство, спасшее ее, превратившее ее в айтигу — незаконченную,
В последующие столетия другие люди пришли в Адамавару из арабских стран и империй, возникавших и гибнущих в средиземноморской колыбели цивилизации. Элеми использовали лекарства, чтобы прогнать серебряную болезнь и сделать из людей бессмертных айтигу, Береника не была единственной. Но элеми однажды рассердились на айтигу и больше не применяли лекарства. Мало-помалу айтигу умерли или ушли, и Береника уже давно осталась одна. Сны уносили ее в райские поля, где она не боялась времени, но иногда возвращали в менее счастливые края, если на то была причина. Казалось, что Ноэл был причиной ее прихода из рая.
В его снах ее любовь была прикосновением ангела. Встречи с ней были неясными, он часто не знал, приходила ли к нему Береника или одна из мириад других, но это всегда доставляло радость.
Иногда успокоение приносила Кристель. Иногда Кармилла. Иногда это была одна особа без имени, чье лицо он еще должен был увидеть. Одна из них сказала ему, что он был красивейшим мужчиной в Англии, после того как убил своего отца. Ноэл не знал, кто эта женщина. Другая утверждала, что в нем — дыхание лучшей жизни и его дети обновят старый мир, но он тоже не знал, кто она. Третья обещала, что всегда будет помнить его во всех лицах, которых он коснется, и в каждой капле крови, которую выпьет, но он не мог вспомнить и ее голос.
3
Бодрствование пришло в его сны постепенно.
Сначала он забывал события, как только засыпал, но со временем сознание окрепло и стало воспринимать внешний мир. Ноэл выполз из адской ямы, куда его затащили серебряная смерть и ее демон уруба.
Память восстановилась, поначалу смутно и отрывочно. Ощущение пищи и воды во рту перемежалось с какофонией обрывков разговоров. Он знал, Кантибх часто приходил к нему, иногда со старым черным вампиром Аедой — Они-Шанго, говорившим с ним на уруба. Знал, что много времени болел, иногда был в лихорадке. Иногда бредил и бормотал, отвечая на вопросы, стараясь высказать свои мысли и идеи, как будто это был яд, накопленный за многие годы, когда как неверующий он отказывался от исповеди и причащения.
Случалось, смотрел на свое обнаженное тело, почти полностью покрытое черным пятном, имевшим вид гигантского кровоподтека. Когда мысли опять стали связными, Ноэл спрашивал себя, какое пламя сделало его пепельным, будто адский огонь превратил его в золу. Было ли это судьбой для грешников и неверующих? Отражался ли на плоти распад души? Не поэтому ли Бог допустил Шигиди и его племя в человеческую душу?
Живое “я” опять стало царствовать над его чувствами и памятью, но эта победа была не легкой и не осталась без последствий. Восстановившееся сознание принялось за то, что освободило сны, но Ноэл не мог не признать, что изменился, и не был уверен, в лучшую или худшую сторону.
Из всего потока бреда душа спасла цепочку событий, память сберегла одно лицо: лицо женщины Береники.
Когда здоровье вернулось, он знал, что любовь из снов перебросила мостик к реальности. Береника действительно приходила к нему, как и допрашивающие, и она спала с ним.
Он не мог сказать, когда это случалось на самом деле, и когда в вымыслах, но знал, что в желании и нежности между иллюзией и реальностью почти не было границы. Возможно, страсть была истинной встречей внутреннего и внешнего мира, достаточно сильной, чтобы соединить сон и явь, ночь и свет, рай и ад, бесплодие и потенцию, вампира и обычного человека.
Он думал, что у Береники могли быть любовники за семнадцать веков до его рождения и ее чувства настигли его через большой промежуток человеческой истории. Она тесно связала его со всей сложной схемой человеческих поступков, лежащих в тени истории. Ноэл чувствовал, что в первый раз, когда совершенно сознательно любил ее, он обнимает Божественное сердце и воспринимает свою часть дыхания жизни, даже если она слишком мала, чтобы спасти от боли и смерти.
Он предположил, что Береника много говорила с ним, несмотря на его бред, рассказывая о своей жизни и о столетиях, прожитых ею в Адамаваре. Возможно, она выговаривалась, чтобы излить душу, как и он сам. Когда Ноэл выздоровел и стал осознавать их встречи, она смущалась, воздерживалась от разговоров с ним. И он тоже начал стыдиться ее.
Он знал: Береника пила его кровь, когда он бредил во время любви, это обеспокоило. Странно, но беспокоился не о себе, а о Беренике, ведь пила она зараженную черную кровь из больных вен. Он не раз молчаливо сопротивлялся, когда женщина склонялась над ним, та смущенно отходила, не зная причину тревоги.
Ему привиделось, по меньшей мере, однажды, что она разрезала ему горло ножом, жадно слизывала хлынувшую кровь, но, выздоровев, он понял: это был сон. Береника пила его кровь из порезов на груди, а не на шее, и он ощущал только томное согласие с тем, что она делала.
Ноэл не уловил момента своего возвращения из болота отрывочных воспоминаний к полному сознанию, но один случай запомнил как истинное возобновление жизни с ее проблемами. Это случилось ночью, когда он проснулся от какого-то звука.
Он знал, что лежит на своей кровати, на левом боку, лицом к черной каменной стене. Ощущал одеяло, согревающее тело, матрац, и вдруг по затылку пробежал сквозняк. За спиной, в комнате, что-то двигалось.
Какое-то время лежал, прислушиваясь. Звуки создавали впечатление, как будто по полу тащили тело, тяжело и отрывисто дыша.
После безуспешной попытки он наконец повернулся и спросил, удивляясь немного своему голосу: