Кантибх вышел вслед, не закрыв дверь. Вошла Береника, неся свечу, посмотрела на Ноэла. Она ничего не сказала, выражение ее глаз было странным, будто мысли улетели далеко, в мир снов, не находя обратного пути.
Ноэл не в первый раз смотрел на нее рассудочно, оценивая ее красоту, но раньше он делал это под влиянием страсти и видел в ней только предмет желания. Сейчас между ними была дистанция. Она не была ни на йоту менее красивой, с совершенной кожей, полными губами, слегка приоткрывающими чистые белые зубы, светлокаштановыми волосами, каких он никогда не видел. Она была настолько красива, что перехватывало дыхание. Но сейчас он видел то, чего раньше не замечал, — она смотрела на него совсем иначе, без нежности и восхищения, жадно.
Ноэл приложил руку к голове, как бы измеряя температуру. Голова кружилась, видимо, его помощь Лангуассу зашла слишком далеко.
— Оставь меня, прошу, — сказал он. — Я хочу спать…
Вежливо поклонившись, Береника вышла, он вернул ее, попросил оставить свечу в комнате. Она поставила ее на стол, сделанный из ствола дерева.
— Мне скоро станет лучше, — пообещал он. — Очень скоро.
Но когда она ушла и он уснул, ему приснилось, будто вампирша тайком вернулась, легла к нему, разрезала горло, сосала кровь, пока они были вместе, а боль не вытеснила его душу бродить по бесконечным коридорам, плавать в воздухе, как серебряный угорь, устремляясь вперед и вперед, без конца и без начала.
Пока спал, все казалось явью, но когда проснулся, сон, как и все сны, испарился. Он увидел лишь серые стены комнаты и голубое покрывало неба за окном.
4
Солнце уже было высоко в небе, и Ноэл радовался чувству покоя, которого уже давно не испытывал.
Откинув одеяло в сторону, он сел, чтобы осмотреть тело. Пятна на руках исчезли, обычный цвет кожи почти восстановился, хотя стал более бледным из-за отсутствия загара. Осмотрев ноги, нашел их темнее обычного, чувствительность стоп и коленей была меньше. Конечности стали тоньше, слабее.
Обнаружив, что с небольшим усилием может встать, он с трудом доковылял до ниши. Затем стал разыскивать одежду, оказалось, ее унесли, хотя другие вещи были рядом с кроватью. Опять сел, вновь почувствовав слабость.
Позже сел за завтрак, состоящий из холодной каши и фруктов, попросил одного из чернокожих, подавших еду, принести его одежду. Слуга не понял слов, но жесты помогли, и платье принесли вместе с водой для умывания.
Когда солнце было в зените, пришел Кантибх, без Береники, но с двумя старыми вампирами по имени Аеда и Няня. Аеда был Они-Шанго, которого Ноэл видел несколько раз, но не помнил, при каких обстоятельствах.
— Ты достаточно здоров для разговора с нами? — спросил Кантибх на латыни.
Ноэл вспомнил, что они задавали много вопросов, когда он еще не был достаточно здоров для связных ответов, и сказал им об этом.
— Верно, — подтвердил Кантибх, присаживаясь на циновку рядом с элеми. — Мы выяснили многое из того, о чем просили старейшины. Но многое ты не мог сказать в прежнем состоянии. Мы бы послушали более обоснованные доказательства, которые можно привести только будучи спокойным.
— Мы пленники здесь? — бросил Ноэл.
— Вы, конечно, пленники обстоятельств, — ровно ответил Кантибх. — Вы не достигнете Баучи, пока сезон дождей не будет в разгаре.
Ноэл посмотрел на него с подозрением:
— Сезон дождей! Сезон дождей не начнется раньше апреля.
— По вашему календарю, — спокойно сказал Кантибх, — это май. Вы находитесь в Адамаваре сто сорок дней.
Ноэл пытался скрыть свое изумление, но Кантибх рассчитывал на эффект своих слов. Он добавил:
— Серебряная смерть приводит к особому сну — не к тому, в который впадают элеми, когда дыхание жизни в них слабеет. Вы серьезно болели.
Ноэл вспомнил, как мкумкве подобрали рухнувшего Лангуасса, опять посмотрел на свои тонкие руки. Это не было потерей дней, но он представить не мог, что потеряны месяцы. Во время сна угасла связь со временем, телом и душой.
— Зачем вы привели нас сюда? — спокойно спросил Ноэл.
— Это вы хотели прийти, — поправил Кантибх. — Без Гендва вы бы погибли в пути. Элеми помогли вам, потому что хотели знать, какие люди вырастают в большом мире. Квинтус, которого туземцы называют белым бабалаво, был представлен старейшинам как человек, могущий рассказать о мудрости мира, его истории, и Экеи распорядился, чтобы ему облегчили путь.
— И что теперь будет с нами? — настаивал Ноэл. — Мы вольны идти в Адамаваре куда захотим? Мы можем уйти, если этого пожелаем?
— В Адамаваре все свободны, — спокойно ответил Кантибх. — Здесь боги близки к земле и бессмертные идут рядом с поднявшимися мертвецами. Немногие покидают Адамавару, потому что на земле нет другого места, где предпочел бы находиться человек.
— Но некоторые ушли отсюда, не так ли? — резко спросил Ноэл, которому не понравилось обхождение с ним, когда он бредил. — Айтигу, принесшие дыхание жизни в Валахию и Галлию, не хотели оставаться с поднявшимися мертвецами, богами племен уруба и мкумкве.
Кантибх улыбнулся:
— Это были несдержанные люди. Они не обладали даром терпения и счастьем истинной мудрости.
Ноэл посмотрел на Аеду, чьи карие глаза внимательно следили за ним, вычисляя степень терпения и мудрости в сердце Ноэла после возвращения из пустоты, куда его ввергла серебряная смерть. Кордери знал, как сложно получить ответ на прямой вопрос, если африканец не хотел его давать. Они не скажут о своих намерениях. Скорее всего, смертный приговор Эгунгуна все еще висел над ним, хотя Лангуасс добился отсрочки исполнения. Ноэл решил, что должен спросить иначе, добиться цели: понять Адамавару и дыхание жизни.
— Итак, Адамавара — это Эдем, откуда вышли вампиры, — сказал он. — Но откуда пришел Адам вампиров? Когда и как были побеждены боль, смерть?
— Арокины говорят нам, что на этих холмах и до элеми жили люди, — сказал Кантибх на уруба. — Это были предки мкумкве, еахра, уруба, джавара, ибо, эдау и других бесчисленных племен. Олорун приказал Шанго поразить Землю громом, послал Шигиди тревожить сны людей, пока священники не поймут, какую жертву надо принести. Затем Олорун поделился со священниками своим сердцем, так что дыхание жизни вошло в них и они стали элеми. Те основали Огбоне, сообщество людей, и послали их в леса, на поля служить хранителями племен.