В церкви было светло. Солнце сияло за матовыми окнами, в последние сутки здесь зажглись тысячи свечей — почти все мужчины, женщины и вампиры Мдины молились здесь. Но в это время, в час сиесты, почти никого не было, были видны несколько коленопреклоненных фигур — женщин, скрывающих под накидками лица и чувства. Ноэл не встал на колени, сел на предпоследнюю скамейку рядом с Лейлой. Они оба были здесь чужими: он — неверующий и она — некрещеная язычница.
— Мы пришли молиться? — спросила вампирша,
— Я слишком горд, чтобы молиться, — ответил он. — Я не делал этого молодым, и если я не делаю это честно, пусть лучше молятся другие. Я никогда не просил ни за душу, ни за тело. Ни тогда, ни сейчас.
— Мы можем найти более удобное место, чтобы провести вместе последние часы, — сказала Лейла.
— Ты хочешь моей крови?
— Нет, у меня достаточно крови, но скоро в море прольется столько крови, что океан покраснеет от Сицилии до Триполи.
— Но ты должна уйти по этому кровавому морю, — сказал он. — Когда галеры прорвутся сюда и рыцари-вампиры хлынут на остров, ты должна заставить Лангуасса отправиться в Англию. Бессмертие не очень остудило его, боюсь, он приведет “Спитфайр” к берегу, чтобы участвовать в этом безнадежном сражении. Он все еще хочет рассчитаться с Ричардом, никто в мире не остановит его, кроме тебя. Надеюсь, ты спасешь его от горячности и сохранишь корабль для другого дела.
Ноэл замолк, и она заговорила опять:
— Лангуасс сказал, что галеры могут не пройти — его орудия уничтожат их.
— В морском сражении, — возразил Ноэл, — парусный корабль победит галеру и разнесет ее в щепки одним выстрелом. Но мы говорим о сотнях галер, которые даже не будут драться в море, а соберутся вместе, пробираясь к берегу, чтобы высадить лошадей и стрелков с мушкетами. Форты у Большой Гавани задержат их, но они высадят людей в бухте Святого Павла и в Марсамксетте; в крепостях нет пушек. Настоящая битва развернется, когда армии сойдутся у стен Мдины, где Дюран должен их задержать и выиграть время. Не важно, что потом будет, — “Спитфайр” должен идти в Англию, надо готовиться к ее защите.
— Во всем этом кроется какая-то тайна, — сказала она, — которую ты не хочешь открыть, хотя Квинтус ее знает. Ты желаешь отправить меня не только из-за Англии и моей безопасности.
— Тайна есть тайна, — ответил Ноэл, — поэтому ее скрывают.
— Даже от меня? — спросила Лейла, не пряча обиды.
— Даже от тебя.
Избегая ее осуждающего взгляда, он поднялся, пошел по проходу к алтарю, где в сфере отражалось множество свечей. Она последовала за ним, пока он не остановился перед изображением Богородицы Марии, авторство которого приписывалось святому Луке. Ноэл смотрел на мадонну, мигая уставшими глазами, — даже в очках контуры расплывались.
— У нее нет красоты вампирши, — сказал он правду, даже не видя четко мазков, — как у любой смертной женщины. Судьба коварно играет с обычными людьми, наделяя красотой другой род, не могущий рожать. Эту глупость способны объяснить только грегорианцы. Жаль обычных мужчин, которые всегда будут любить тебя, милое дитя, и жаль матерей будущих мужчин, которых нельзя будет любить до конца.
— Иди домой, — посоветовала Лейла. — Иди домой и поспи, будет лучше, если твоя тайна уляжется.
Она взяла его за руку и повела к выходу. Когда они выходили из церкви, накрахмаленные шелковые капюшоны повернулись вслед за ними — женщины, прервав молитву, наблюдали их уход. “Присматриваясь, — думал Ноэл, — как мы идем…” Он вспомнил другой ряд, свечи, освещавшие глупцам дорогу к пыльной смерти. Позади него пламя свечей перемежалось с яркими солнечными лучами, струившимися внутрь сквозь большие мозаичные стекла.
Ноэл думал, каким станет мир, когда все люди превратятся в вампиров с детьми, которых будет нужно кормить. Как матери вскармливают своих детей, так и детям тогда придется вскармливать родителей. Это будет менее странный мир, чем представлялось в его необузданном воображении.
— Ты меня сейчас поцелуешь? — спросила Лейла, когда они стояли у церкви на жарком солнце.
— Да, — сказал Ноэл, обнимая ее, наверное, в последний раз. Привлек ее к себе, вспомнив, что делал это задолго до того, как она стала вампиршей и его любовницей, будучи еще девушкой, чужой в чужой тоскливой стране. Но не целовал ее тогда, дурачок… Тогда он был слишком горд, чтобы предложить свою кровь жаждущей вампирше.
Он поцеловал ее сейчас и сказал, что любит ее.
Но когда она в свою очередь сказала ему, что тоже очень любит его, подумал, что он еще глупее, чем был в давно прошедшей юности, потому что стал стар и нездоров, слеп и беспомощен и, однако, заставлял себя верить таким нежным словам, хотя их произнесло создание, прекрасное, как солнце.
— Я не могу сохранить себя, — прошептал Ноэл, — но хотел бы точно знать, что ты будешь в безопасности. Храни себя, прошу, ради тебя и меня, в твоих глазах и сердце все бессмертие, которое мне необходимо.
Лейла заплакала, опровергнув всех, утверждающих, что вампиры не могут плакать, и тех, кто верил, что не чувствующие боли не чувствуют жалости. Если бы Ноэл Кордери смог тогда глубже заглянуть в человеческую душу, он бы увидел: его любовница настолько полна сожаления и страдания, что их хватило бы на триста лет, эти чувства никогда не покинули ее полностью.
4
Морские сражения в защиту мятежного острова Мальта против объединенной мощи Галлии и Валахии разыгрались не в одном районе моря. Таких сражений было несколько, разбросанных по времени и месту. Крупнейшая битва произошла в трех — двенадцати милях к северо-западу от острова за день до вторжения.
Ветер, называемый островитянами “грегала” и классическими летописцами “евроклидон”, дул сейчас поперек хода боевых галер. Их квадратные паруса были наполнены ветром в начале перехода, и капитаны, воспользовавшись этим, довели галеры далеко к западу, гребцы сейчас выбивались из сил, проходя самый трудный участок. Мальтийские парусники, оснащенные квадратными и треугольными парусами, лучше использовали ветер, однако сейчас их строй не позволял маневрировать. Хотя ветер был живой, каравеллы и галионы ордена Святого Иоанна не очень превосходили по маневренности вражеские корабли.