— Нет, сегодня я буду продавать в розницу. Вот, скажем, эта «гайка», — он взял в руки мужскую печатку с плоским агатом, куда был вкраплен средней величины алмаз, — за нее я хочу пол куска «зелени».
Скупщик притворно удивился, возмущенно всплеснув руками:
— За это рыжье пять «катенек»? Да ты с ума сошел. Может, оно и стоит столько в ювелирке, но я за него больше трех сотен не дам. — Толстяк перешел на доверительный тон: — Ты же понимаешь, что я буду вынужден переделать вещицу, а значит, потрачу свое время и материалы.
Несмотря на кажущуюся непреклонность покупателя, он без заминок уплатил бы требуемую сумму, но все те же правила заставляли его буквально с боем уступать каждый доллар. Реальная цена перстня в несколько раз превышала запрос Гвоздика.
— Ладно, — согласился Гвоздик, — четыреста, и замяли базар для ясности. Ну, это я отдам по стольнику за штуку, — он подтолкнул к Абрашке пару золотых запонок и удивился, не услышав протестующих слов, — а вот за эту хренотень хочу две «косых».
В свете электрической лампочки переливались мелкие бриллианты, окружавшие сверкающий солитер, оправленный в платину старинной брошки.
— Штука двести, — чуть ли не захлебываясь от жадности, промолвил хозяин квартиры и тут же смягчился: — Ну, полторашка — это максимум, что я могу тебе дать, да и то только из дружеских побуждений…
Гость нетерпеливо и грубо перебил собеседника, причем на этот раз грубость была настоящей — злой и непримиримой:
— Ты, барыган, не свисти насчет дружбы! С каких это пор честный вор стал корефаном для такого фуцина, как ты?! Фильтруй базар, Абраша, иначе я плюну на «капусту» и залосую эти стеклышки тебе в амбразуру.
Толстяк понял, что перешел рамки дозволенного, поэтому попытался быстро исправиться:
— Ну что ты завелся, Юрик? Я не хотел тебя обидеть… Однако больше полторашки не дам, — настойчиво вернулся он к торгам.
Поразительной красоты украшение было брошено, как использованная туалетная бумага, на журнальный столик — свое действие Гвоздик сопроводил короткой репликой:
— Подавись…
Торги продолжались в том же духе, но вор упрямо настаивал на своей цене, а ювелир не пытался сильно скинуть ее. В конце концов настала очередь золотой цепочки.
Толстяк несколько минут рассматривал пробу и клеймо мастера, наконец поднялся, достал из серванта плоский чемоданчик с хитроумным инструментом и, слегка надпилив миниатюрный замочек, капнул на него кислотой.
— Извини, Гвоздик, но эту штуку я вообще у тебя не возьму, — произнес скупщик и поплотнее запахнул свой халат.
— Почему? — искренне удивился парень. Неторопливым жестом хозяин квартиры передал Гвоздику изделие и сказал:
— Посмотри, Юрик, — это не золото. Такого я вообще ни разу в жизни не видел. Какой-то дурак позолотил стальную проволоку, сделав из нее цепочку.
Не вдаваясь в детали, Юра сгреб выложенные на стол деньги и сунул их в карман брюк; туда же последовала и цепь.
Не считая нужным задерживаться в этом доме дольше «производственной необходимости», вор направился к выходу.
Обуваясь, он пристальным, тяжелым взглядом бывшего зека уставился на Абрашу и раздельно произнес:
— Я, наверное, больше к тебе не приду, потому что ты зажрался и думаешь, что, кроме тебя, нет нормальных купцов.
Сохраняя деланное безразличие, толстяк вполголоса отозвался:
— Хозяин — барин.
Он уже собирался закрыть за уходящим гостем дверь, когда услышал зловещую угрозу:
— Надо будет навести на тебя малолетних беспределыциков — пусть они прошманают твои сучьи потроха. А то сдается мне, что ты слишком спокойно живешь, как будто Бога за яйца поймал.
— Да ты чего, Юрок, — запричитал ювелир — его не на шутку испугала перспектива пообщаться с «отмороженными», которые не чтят ни государственных, ни воровских законов и за жалкие гроши готовы распотрошить любого, — если ты считаешь, что я тебя обделил, давай пересмотрим наш уговор… Может, я действительно в чем-то оказался не прав?
Криво ухмыльнувшись, Гвоздик процедил сквозь зубы:
— Ты не прав в том, что всех считаешь кончеными лохами. А за это когда-то придется ответить. — Он выдержал многозначительную паузу, а затем продолжил: — Я бы сам тебя рванул, да квалификация не позволяет о такую падаль руки марать.
Скупщик заметно засуетился — его поросячьи глазки сузились до предела, а на оплывшем лице заиграла раболепная улыбочка.
— Ну, давай, я тебе по стольнику накину на все, да и цепь твою куплю, скажем, за трис… нет, за двести баксов, — он и сейчас пытался торговаться.