Несмотря на прозвучавшую угрозу, Дегтярев понимал, что дальше слов дело не зайдет, поэтому оставил обещания капитана без внимания.
А Прол перешел к главному: сняв трубку внутренней связи, он сказал в микрофон, обращаясь к невидимому собеседнику:
— Давайте Цимбалевича и свидетелей… да, будем проводить очную ставку.
Спустя пару минут в кабинет вошел молодой оперативник, следуя за пожилой супружеской парой.
— Присаживайтесь, — капитан указал вошедшим на стулья, а потом обратился к младшему сотруднику: — Давай скупщика.
Дегтярев с железным спокойствием следил за происходящими событиями, ни единым жестом не выдав собственных чувств.
Хозяин кабинета время от времени бросал на задержанного быстрые взгляды, стремясь уловить хоть тень волнения на его худощавом лице. Но тщетно — Гвоздик лишь криво ухмылялся, поглядывая на притихших свидетелей.
Тем временем ввели Абрама Иосифовича, который уселся напротив Дегтярева, старательно избегая встречаться с ним взглядом.
— Итак, — неторопливо начал процедуру капитан, — гражданин Дегтярев, знаете ли вы этого человека? — Прол указал рукой в сторону притихшего толстяка.
Отрицательно качнув головой, Гвоздик громко и выразительно произнес:
— Впервые вижу.
Такой ответ нисколько не удивил сыщика, и он повернулся к Абрашке, внутренне предвкушая скорое удовольствие от ожидаемого со стороны вора протеста.
— А вы, гражданин Цимбалевич, — несколько мягче положенного пропел опер, — знаете ли этого человека?
Ювелир только сейчас удосужился поднять глаза на Гвоздика, но, встретившись с жестким, непроницаемым и вместе с тем насмешливым взором Дегтярева, толстяк повернулся к сыщику. Всем своим видом озадаченный скупщик краденого походил на затравленного зверька, мечущегося между ружьем охотника и стальным капканом.
Капитан не заметил или не придал значения произошедшей перемене в поведении Абрашки, а просто повторил вопрос:
— Ну так что, гражданин Цимбалевич, знаете ли вы этого человека?
Ювелир сконфузился, потупив взгляд, и едва слышно прошептал:
— Нет, не знаю…
— Что?! — вырвалось у Прола изумленное восклицание, он даже привстал. — Что вы сказали, говорите громче!
Ювелир, все так же избегая смотреть на опера, повторил, но уже более громко:
— Нет, я не знаю данного гражданина. Коротенькие пальчики капитана мертвой хваткой вцепились в шариковую ручку — раздался громкий треск ломающейся пластмассы, и на письменный стол посыпались жалкие осколки, пачкая бланк протокола размазавшейся пастой.
Какое-то время старший оперуполномоченный недоуменно пялился на ювелира, затем посмотрел на улыбающегося Гвоздика и нервно выпалил, обращаясь к ничего не понимающим свидетелям:
— Спасибо, можете идти.
За супружеской парой закрылась дверь, и капитан остался наедине со своими подопечными.
— Как это понимать? — закипая от ярости, процедил он сквозь зубы, вопросительно глядя на Цимбалевича.. — Ты что, сукин сын, собрался меня за нос водить?
Абрашка упорно молчал — его начинала поколачивать нервная дрожь, но он изо всех сил старался ее унять, чтобы не показать собственного страха.
Это не укрылось от проницательного взгляда опера, и тот решил надавить на самое слабое место допрашиваемого:
— Ну молись, толстожопый, я тебя научу родину любить! Будешь у меня кипятком ссать…
— Давление на задержанного, — вмешался Дегтярев, — и злоупотребление служебным положением, тем более при свидетеле.
Он не так уж стремился прийти на выручку ювелиру, сколько хотел досадить ненавистному капитану.
Однако тот натянуто улыбнулся и медленно процедил, как будто плюнул:
— Это ты, что ли, свидетель? Да кто твоей роже поверит? А хотя бы и так, мне на твои слова откровенно насрать, понял?! — Прол неожиданно оживился и сменил тон: — Между прочим, я тебя не задерживаю, можешь быть свободен, сейчас подпишу документы у начальства, и адью…
— Как?! Почему?! А я… — встрепенулся Цимбалевич.
На лице сыщика появилась самодовольная гримаса садистского наслаждения, и он почти ласково произнес:
— А вы, гражданин ювелир, пойдете по статье двести восьмой, за скупку краденого, и я думаю, что можно впаять вам еще и сто восьмидесятую — заведомо ложный донос. Так что сидеть тебе, толстый, не пересидеть. — Капитан перевел дух и вкрадчиво продолжил: — Если, конечно, ты не одумаешься по поводу своих показаний.