Абрашка покрылся липкой испариной, чувствуя, как по спине потекли холодные ручейки. Его поставили перед выбором, и он надолго задумался.
«Какой же сволочной этот мусор, — пронеслось в его голове, — обещал отпустить, если мы договоримся, а сейчас вон что запел».
Перспектива загреметь на несколько лет в зону его никак не привлекала, но, с другой стороны, он понимал, что в любом случае опер его не отпустит просто так, хотя и накрутить срок не сможет, — это все-таки решать суду.
«Ну сдам я сейчас Гвоздика, что мне с того? — продолжал скрипеть мозгами толстяк. — Послабленьице получу от этого мента вонючего. А потом назад в камеру, и там братва меня «опустит», а то и того хуже — заколют как кабана, и ищи ветра в поле. Уж лучше я промолчу».
Приняв окончательное решение, Цимбалевич вдруг ощутил непонятный прилив бодрости, как обреченный, но смирившийся со своей судьбой висельник.
— Я не знаю этого человека, — может быть, впервые за свою жизнь смело заговорил Абрашка с более сильным противником, — добавить ничего не смогу.
В эту секунду капитан понял, что все его планы оказались похожими на замок из песка — нахлынула бурная волна, и еще недавно казавшееся незыблемым строение рухнуло, не оставив после себя даже следов. Протяжно вздохнув, Прол вновь снял трубку внутреннего телефона и властно распорядился:
— Уведите задержанных и подготовьте документы на освобождение Дегтярева.
Вор не мог скрыть искренней радости от услышанного — он до последнего момента был уверен, что капитан блефует по поводу обещанной свободы, чтобы сбить с толку Цимбалевича.
Теперь же он нисколько не сомневался в своем скором освобождении и на радостях шепнул толстяку:
— Считай, что я простил тебе все обиды. Пацанам в твою хату я передам, чтобы тебя не трогали. Если тебя прижмут на пересылке или на зоне, можешь сослаться на меня — пришлю малявку. — Он перевел дух и глубокомысленно закончил: — Хрен знает, может, из тебя еще получится нормальный человек…
— Прекратить разговоры! — не своим голосом заверещал капитан и обратился к вошедшим конвоирам: — Уведите задержанных.
Гвоздик не без скрытой иронии наблюдал за тем, как приосанился толстяк, еще несколько минут назад похожий на безвольную амебу.
Подталкиваемый в спину угрюмым «вертухаем», Абрашка вальяжно вышел из кабинета, гордо вскинув голову и залихватски заложив руки за спину, как заправский арестант, — он наверняка уже ощущал себя если не блатным, то приблатненным уж точно.
Юра еще раз широко улыбнулся в спину скрывшегося за дверью ювелира и повернулся к притихшему за столом капитану:
— Как вы там говорили, гражданин начальник, адью, что ли?
— Руки за спину, — прогромыхал над ухом звучный басок контролера, и Дегтярев направился к выходу, даже не оглянувшись на поверженного противника.
Троица благополучно добралась на дачу Аникеева, но прежде чем загнать машину во двор, Лямзин сказал, обращаясь к спутникам:
— Вы, пожалуй, идите внутрь, а я вернусь в Москву, меня зачем-то шеф вызывал. Дорогу я теперь знаю, поэтому не заблужусь, а заодно прикуплю продуктов. — Майор уже уселся за руль, включил зажигание, но перед тем как тронуться с места, задумчиво изрек: — Сколько нам здесь сидеть, одному Богу известно.
Чижов согласно кивнул и направился к железной калитке, а девушка подбежала к Антону, торопливо чмокнула его в щеку и произнесла:
— Возвращайся скорей, я буду скучать.
— Я быстро, — пообещал Лямзин и отпустил педаль сцепления.
Темно-зеленый «Опель-Омега» плавно тронулся с места, вырываясь с проселочной дороги на просторы скоростного шоссе.
Белый дымок тонкой струйкой вырывался из выхлопной трубы, а резиновые протекторы тихо шуршали по асфальтовому покрытию недавно отремонтированной дороги.
Навстречу «Опелю» мчался густой поток вырывающихся за город автомобилей — несмотря на наступившие холода, дачники с завидным упорством устремлялись к оставленным без присмотра домишкам и огородикам с созревшей картошкой.
До Лубянки майор добрался на удивление быстро и, припарковав машину на служебной стоянке, прошел внутрь старого здания.
Прежде чем войти в кабинет шефа, Лямзин заскочил на пару минут к приятелю из отдела, чья дверь оказалась распахнутой настежь.
— Привет, Коля, — поздоровался Антон с хозяином тесной комнатушки и, не присаживаясь, склонился над ухом товарища, — ты не знаешь, зачем меня вызывал Кудряшов?
— Нет, — несколько удивленно отозвался среднего роста брюнет с лицом школьника-второгодника, — я вообще не в курсе дел. А что, какие-то неприятности?