Спустя какое-то время из дома показался Чижов, внимательно всматриваясь в лобовое стекло автомобиля. Заметив, что, кроме Антона, в машине никого нет, он распахнул широкие створки и позволил «Опелю» въехать во двор.
— Держи, — Лямзин протянул каскадеру несколько полиэтиленовых пакетов с продуктами и запер машину, нажав на маленькую кнопку электронного брелока сигнализации.
Когда мужчины вошли в дом, Иваныч передал сумки девушке, а. сам настойчиво схватил Антона за рукав куртки и увлек того в глубину холла.
— Смотри, — почти торжественно произнес он, обращаясь к новоиспеченному приятелю и указывая на висящую на стене картину, — тебе это ничего не напоминает?
Майор буквально остолбенел, глядя на старенькую церквушку, в тени которой расположился молоденький дубок с зеленеющей кроной.
— Откуда? — только и смог произнести он, чуть придя в себя.
— От верблюда, — засмеялся Иван и охотно пояснил: — Моему отцу досталась от деда коллекция картин. Но большой ценности они не представляли, да и папаша никогда не питал особой страсти к живописи — он был достаточно приземленной натурой. До сих пор оставшиеся полотна валяются на нашем чердаке.
Антон нетерпеливо прервал его:
— Но как она здесь оказалась?
Изобразив на лице откровенное неудовольствие, каскадер назидательно сказал:
— Не перебивай, и все узнаешь, Так вот, — повел он дальше свой рассказ, — когда Паша построил себе эту хибару, то решил закатить пир на весь мир. Приглашенных было много, кстати сказать, странно, что тебя там не было.
— Я в это время работая за границей, — неопределенно ответил Лямзин, явно желая услышать продолжение.
Понятливо кивнув, Чижов заговорил вновь:
— Короче говоря, у меня тогда не было денег на подарок, и моя благоверная посоветовала подарить Пашке эту самую картину, решив, что мы не сможем подобрать из скопившегося на чердаке хлама ничего более достойного. Я так и сделал.
Антон ошарашенно молчал, не в силах оторвать любопытного и вместе с тем восторженного взора от живописного полотна. Наконец он обрел дар речи и произнес:
— Ну что ж, половина дела сделана. Между прочим, я тоже не зря прокатился. — Он загадочно улыбнулся, глядя на собеседника. — Кажется, у нас появился реальный шанс найти цепочку, правда, могут возникнуть определенные трудности, но вдвоем это нам под силу.
Иваныч опустился в ближайшее кресло и вопросительно взглянул в глаза приятелю:
— Не томи, рассказывай.
Майор неторопливым жестом извлек из кармана пачку сигарет, любезно предложил их товарищу и, прикурив от газовой зажигалки, начал излагать свой план:
— По всей видимости, цепочка находится у некоего Юры Дегтярева…
— Кто он такой? — на этот раз перебил его Иван.
Улыбнувшись, Антон наградил приятеля таким взглядом, что у того отпала всякая охота еще раз встревать в монолог.
Тем не менее Лямзин ответил на поставленный вопрос:
— Он вор. Сегодня его выпускают из следственного изолятора и плотно присядут на хвост, то есть будут водить до тех пор, пока не выйдут на цепочку. Наша задача перехватить Дегтярева из-под носа топтунов.
Воспользовавшись тем, что майор замолчал, Чижов высказал собственное мнение по этому вопросу:
— Я, конечно, не профессионал в ваших делах, но подозреваю, что это не так просто сделать.
Глубоко затянувшись, Лямзин поймал в ладонь свалившийся с кончика сигареты пепел и охотно отозвался:
— Конечно. Но для этого и существуют мозги. Кстати, — оживился он, — ты правда каскадер?
Иваныч громко рассмеялся и произнес:
— Конечно, не такой крутой, как меня расписывал Пашка, но кое-что мы все-таки магём, или могем.
— Это облегчит нашу задачу, — чему-то усмехнулся Антон и переключился на другую тему. — Между прочим, я догадываюсь, кто на тебя насел. Молись Богу, что ты еще жив, а не отправился кормить рыбок в Москве-реке.
Чижов устало провел ладонями по бледному лицу и вяло отозвался:
— Честно говоря, я и сам об этом догадывался, но смерть — это не самое худшее в нашей жизни.
— А что же тогда? — искренне удивился Лямзин.
Помолчав несколько секунд, как будто желая придать готовой сорваться с губ фразе особую значимость, Иваныч глубокомысленно изрек:
— Самое худшее — это страх! А, признаться по правде, за эти два дня я пережил столько унизительных мгновений, сколько не испытывал за всю свою жизнь.
— Слушай, — иронически заметил комитетчик, — да ты у нас философ. — Но тут же перешел на вполне серьезный тон: — Мы живем в такой стране, где ничто не делается без страха.