Пока они запугивали бандита, Маша склонилась над измученным Чижовым, запричитав:
— Сволочи, что они с тобой сделали. — Голос ее предательски дрогнул, готовый сорваться в тихий плач. — Как ты себя чувствуешь, Иван?
Натянуто улыбнувшись, насколько позволяла изрядно подпорченная физиономия, Иваныч прохрипел:
— Как будто я выпал из окна пятого этажа на бетонную плиту…
Оставив вора присматривать за яйцеголовым, Антон подошел к каскадеру и помог ему подняться, спросив:
— Идти сможешь?
— Если вольешь в меня граммов триста водки, — в том же тоне отозвался Чижов, — то смогу даже бежать.
— Шутник, — грустно улыбнулся Лямзин, препроводив товарища в ванную комнату и поручив его заботам подруги.
Когда майор вновь вернулся в спальню, то застал там любопытную картину — Гвоздик, усевшись верхом на противнике и вооружившись подушкой, принялся душить упавшего навзничь бандита, время от времени поддавая тому коленкой в солнечное сплетение.
— Ты что делаешь, — изумился комитетчик, — он же сейчас кони двинет?
Приподняв подушку, чтобы недавний мучитель мог сделать пару глубоких вздохов, Дегтярев вновь навалился на того, попутно разъяснив:
— Я называю это дыхательной гимнастикой, — вор не скрывал истинного наслаждения от проделываемой работы, — можно сказать — легочная терапия. Сначала он обоссытся, потом обосрется, а потом сожрет собственное говно, если, конечно, останется жив. Терпи, Димочка, — Гвоздик назвал кучерявого по имени, наблюдая, как тот часто задергал ногами, стремясь избавиться от мучителя, — тебя же так зовут, да?
В эту секунду подушка вновь приподнялась, и Димочка торопливо заговорил, изо всех сил пытаясь восстановить сбившееся дыхание:
— Убери от меня этого придурка, — взмолился гангстер, обращаясь к Лямзину, — я все скажу, что вас интересует! Я знаю, где картина!
Момент выдался подходящий, и Антону не хотелось его терять; жестом приказав Дегтяреву воздержаться от очередной экзекуции, он резко спросил:
— Кто вас навел? Откуда здесь «жучки»? На кого вы работаете?
Поняв, что в ближайшее время ему ничего не угрожает, Дима медленно процедил:
— А ты даешь мне гарантию, что не замочишь меня после того, как я все выложу?
— Гарантию?.. — недоуменно прошептал майор, скривившись в ироничной ухмылке. — Я даю тебе гарантию, что через пять минут от тебя останется только кучка дерьма, да и то лишь того, которое ты не сможешь сожрать. Продолжай, Юрик, мне нравится твой метод.
Казалось, что вор только этого и ждал — не дав своей жертве произнести ни единого звука, он вновь навалился всем корпусом на мягкую подушку, одновременно уперев колено в грудь неприятелю.
Тот опять принялся истошно хрипеть и вырываться что было мочи, но тщетно — Гвоздик знал толк в этом деле и не оставил кучерявому ни единого шанса.
Наконец Антон не выдержал и прервал старания Дегтярева:
— Дай ему передохнуть, может, он уже одумался.
Получив долгожданную возможность дышать, яйцеголовый заговорил, дико тараща глаза:
— Нам все рассказал… все рассказал, — он судорожно пытался перевести дух, пробуксовывая на каждом слове, — Паша Ани-ке…анике…ев, — наконец выдохнул бандит. — Прослушивающая аппаратура в доме тоже принадлежит ему. Он объяснил, что поставил ее давно, чтобы подслушивать беседы гостей, а заодно время от времени следить за женой…
— Видишь, Юрик, — довольно улыбнулся Лямзин, — у человека проснулась гражданская сознательность, и он готов добровольно сотрудничать.
И хотя он старался говорить шутливо, на душе у него было паскудно. Все-таки он всегда считал Пашку Аникеева порядочным человеком.
— Дай мне еще минут десять, — попросил вор, — и он запоет соловьем, причем алябьевским.
Дима почти взмолился, больше обращаясь к комитетчику, нежели к своему мучителю:
— Спрашивай, я все расскажу, только убери от меня этого… этого… — он никак не мог подобрать нужное слово, опасаясь разозлить Дегтярева, наконец нашелся: —…этого садиста.
— Расслабься, приятель, — улыбнулся в ответ Гвоздик, — дядя хороший и больше не будет тебя обижать, если ты, конечно, станешь умницей и все нам расскажешь. — Неожиданно слащаво-приторные интонации из его голоса улетучились, как прошлогодний снег под палящим солнцем. Вместо этого Юра заговорил жестко и требовательно: — Где картина, ты, дитя порвавшегося презерватива, ну, баклань по-быстрому, а не то…
Увидев над собой ненавистную подушку, Дима торопливо заговорил, стараясь избежать новых мук:
— Она на квартире у нашего пахана…