Отсмеявшись, задержанный продолжил:
— Но если я буду свободен, то можешь не волноваться — заявы не будет.
Поморщившись, как от зубной боли, опер внутренне вскипел, но дать волю собственным чувствам не решился.
Таким образом, спустя четыре часа после шумно проведенной операции по освобождению «заложника», старший группы захвата был вынужден подписать бумаги, дающие свободу не только Жбановичу, но и всем его «быкам».
Еще через час вся теплая компашка собралась в квартире пахана.
Толстяк был вне себя от ярости, и его охранники боялись сказать лишнее слово. Они знали, что в гневе их хозяин бывает груб.
Упав на диван в гостиной, Жбан угрожающе процедил:
— Ну, суки паскудные, они у меня кровью срать будут!
— Для этого их нужно сперва найти, — осторожно предположил квадратный Леха, моментом догадавшийся, что речь идет о трех приятелях.
И тут взгляд хозяина квартиры упал на валяющуюся на полу пустую раму, из которой Иваныч вырезал полотно.
— Картина! — не своим голосом вскричал Федя, неожиданно проворно для столь внушительной комплекции вскакивая на ноги. — Где картина?!
Посмотрев на опустевшее кресло, Леха лишь присвистнул от удивления, но благоразумно промолчал.
А Жбан продолжал бушевать:
— Эти пидарасы прихлопнули моих лучших людей, засадили меня в каталажку да еще и картину спиз… — не договорив, он устало рухнул на диван.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Едва слышный скрип отворяемой двери прозвучал как удар церковного колокола. На пороге стоял молодой охранник — тот, который впустил в квартиру Чижова.
— Чего тебе надо?! — рявкнул пахан.
Парень замялся, не зная, как поступить: немедленно удалиться, чтобы не наживать себе неприятностей, или все же сказать то, зачем, собственно, он пришел. Победило последнее, и он тихо заговорил:
— Слышь, Федя, мы с пацанами рассматривали картину, и я заметил там надпись…
— Какую, на хер, надпись, — взбесился Жбанович, — чего ты мне втираешь?
Лицо охранника покрылось пунцовыми пятнами, но он пересилил свой страх и закончил:
— Там было написано что-то насчет Успенского…
— Ну и что? — Пахан не понимал, к чему клонит собеседник, но кричать перестал.
И тут вмешался Леха:
— А ведь это идея, Федя. Мы не знали, где находится эта церковь с дубом. Они этого тоже не знали. — Он на миг задумался, а затем продолжил: — По крайней мере, в рукописи об этом ничего не было, если верить Пашке Аникееву. Значит, есть маза перехватить их там.
Несколько секунд Жбан не мог произнести ни слова, а затем, встрепенувшись, приказал:
— Срочно вызывай человек десять и догоняй нас. Поехали, — последнее слово относилось к столпившимся в коридоре охранникам.
— Вы куда? — Маша, одетая в бирюзового цвета шелковый халатик, любезно предоставленный ей хозяйкой квартиры, вопросительно уставилась на Антона.
Невольно залюбовавшись ее стройной фигурой и выразительными чертами лица, майор несколько секунд молчал, не в силах заговорить с подругой.
Когда девушка повторила свой вопрос, Лямзин медленно произнес:
— Кажется, мы напали на след. Едем в Успенское…
— Я с вами, — без колебаний сказала Маша и кинулась в спальню переодеваться.
Гвоздик приблизился к Ольге и прошептал ей в самое ухо:
— Задержи ее. Я понимаю, что мы тебе смертельно наскучили, но это последняя просьба.
— Ладно, — улыбнулась платиновая блондинка, — если только последняя.
Распахнув дверь, мужчины проскользнули на лестничную клетку, стараясь ступать как можно тише, чтобы не привлекать внимание любопытных соседей. Спускаясь по лестнице, они услышали, как за спиной щелкнули запираемые замки.
Выйдя на дорогу, приятели долго пытались остановить машину, но никто не решался посадить к себе трех мужчин, у одного из которых на лице еще оставались устрашающие следы побоев.
— Так мы в жизни не уедем отсюда, — выпалил нетерпеливо Гвоздик, — нужно разделиться.
Едва он это произнес, как около тротуара остановилось новенькое такси. Из машины вылез пассажир, и водитель уже включил передачу, чтобы рвануться с места, но Лямзин его опередил.
Плюхнувшись на переднее сиденье, он широко улыбнулся и как можно дружелюбнее произнес:
— В Успенское поедем, шеф?
Шофер хотел было что-то возразить, но тут распахнулась задняя дверца и в салон ввалились Дегтярев с Чижовым.
— Конечно поедем, — нагловато заявил Гвоздик, протягивая водиле пятидесятидолларовую купюру.
Замявшись в нерешительности, таксист все же принял деньги и угрюмо протянул: