Любой из бригадных «быков» мог опередить Чижова одним-единственным выстрелом, но на всех навалилось какое-то гипнотическое оцепенение. Казалось, что они сознательно ждут логического завершения происходящего, как секунданты, присутствующие на дуэли.
Два выстрела слились в один; Жбан конвульсивно дернулся, получив пулю в лоб, и медленно начал падать. Когда его массивная туша с шумом грохнулась на асфальт, верхней части черепа как будто никогда и не было — надбровные дуги резко переходили в кроваво-красную массу, к которой прилепились остатки реденьких волос, как будто скальп Федора Петровича отделили от головы мастерским ударом индейского томагавка.
Никто не вскрикнул, не позвал на помощь — обалдел даже сам стрелок, как будто не мог до конца поверить в то, что произошло.
Первым оправился квадратный Леха: подскочив к сидящему на земле Иванычу, он одним ударом выбил из его рук пистолет и громогласно пробасил:
— Ты, пидар гнойный, сдохнешь сейчас лютой смерью, как попавший под дихлофос таракан…
Оружие уже вернулось к своему законному хозяину, и тупой, бездонный зрачок смотрел в лицо каскадера.
Но на этом неожиданности не закончились. Три черные «Волги» появились как будто из ниоткуда, и приоткрытое окно впереди идущего автомобиля полыхнуло длинной автоматной очередью.
Здоровенное, накачанное тело квадратного Лехи затряслось в предсмертной агонии, прошитое роем свистящих остроконечных пуль. Куртка в трех местах раскрылась кровавой розочкой, обнажая рваные раны. Бывший телохранитель убитого шефа еще по-прежнему стоял на ногах, но был уже безвозвратно мертв.
Пальцы разжались, выпуская из рук, на этот раз навсегда, бесполезный теперь ствол, и Леха ничком уткнулся в сырую землю, разметав руки, как на деревянном распятии.
Однако оставшимся в живых бандитам уже не было дела ни до остывающего пахана, ни до его верных, но не менее мертвых «рексов», ни даже до недавних противников — они полностью переключились на вновь прибывших неприятелей. Так уж устроен человек: в момент новой опасности он напрочь забывает о старых обидах и страхах.
В мгновение ока рассредоточившись, бойцы заняли круговую оборону: кто-то спрятался за деревом, кто-то залег за камнем, а кое-кто просто распластался на ровной земле, но все стреляли.
Трое друзей тоже были вынуждены упасть на землю под градом сыпавшихся со всех сторон пуль. Несколько секунд они молчали, не в силах произнести ни слова. Первым встрепенулся Антон:
— Что, так и будем здесь лежать, пока нас не перестреляют?
— А что ты предлагаешь? — в свою очередь спросил Гвоздик и хмуро пошутил: — Подставить грудь и переть на рожон, как Матросов на амбразуру?
И тут подал голос Иваныч:
— Братцы, есть шанс отсюда выбраться, только вот получится ли?..
— Все одно подыхать, толкай речь, братэло, — высказался вор.
Показав рукой в сторону стоящей метрах в пяти от них темно-синей «Вольво» с распахнутыми настежь дверями, на которой приехали люди Жбана, Чижов усмехнулся:
— Если удастся добежать до этой тачки и если в ее замке есть ключи, то я обязуюсь вас отсюда вытащить…
— Слишком много у тебя этих «если», — недовольно пробурчал Гвоздик и, помолчав секунду, угрюмо добавил: — Есть у меня чуйка, что это будут мои последние шаги в этой жизни. Ну да ладно, где наша не пропадала… По крайней мере, если меня шлепнут, то страна не лишится героя и плакать обо мне никто не будет…
— Заткнись ты! — сердито крикнул Антон и повернул голову к Иванычу: — Попробуем?! Давай!
Дольше ждать было невозможно, потому как пока что ситуация была непонятной, но в любой момент могли одержать победу либо те, либо эти, или же кто-то другой мог попробовать воспользоваться машиной.
Приподнявшись на локтях и коленях, каскадер резко рванулся вперед — пять метров под кинжальным огнем показались ему нескончаемой, многокилометровой пробежкой. Но вот она, желанная цель. Оттолкнувшись в последний раз от земли, Иваныч на бреющем полете влетел в распахнутые дверцы.
Оказавшись в салоне, он, к своему огромному удовольствию, обнаружил ключи в замке зажигания — по-видимому, хозяин авто так спешил на разборку, что напрочь позабыл о собственной тачке. Лежа на переднем сиденье, Чижов передвинул рычаг включения скоростей в нейтральное положение и запустил стартер — мотор, подобно безотказному часовому механизму, тут же отозвался ровным урчанием, сгорая от нетерпения дать волю всем своим «лошадкам».