Мои пальцы дрожат, когда я выплескиваю на клавиатуру свою горькую уязвимость.
Аспен: Возможно, я не знаю.
Кингсли: Раньше ты наступала мне на горло ради спорта, а теперь говоришь, что не знаешь себе цену?
Аспен: Я привыкла и до сих пор, кстати, наступаю тебе на горло, потому что ты антагонистичный мудак, а я отказываюсь, чтобы меня топтали.
Кингсли: Это переводится как сильная стерва, то есть ведьма. А еще ты умнее всех, кого я знаю, и такая упрямая, что у меня частенько, а точнее, всегда, возникает искушение трахнуть тебя.
Аспен: А если я откажусь?
Кингсли: Мы оба знаем, что твоя киска и теперь твоя задница находятся в полиаморных отношениях с моим членом. Так что твое «нет» просто из вредности.
Аспен: Я больше не хочу заниматься сексом.
Кингсли: Почему?
Потому что я хочу понять, нужна ли я ему только для этого. Если, кроме этого, я практически ничего не значу в его грандиозных планах.
Вместо того чтобы сказать это, я печатаю.
Аспен: Я просто не хочу. Ты не против?
Кингсли: Зависит от продолжительности. Час? Два? Хуже, день?
Аспен: Месяц.
Кингсли: Что за наркотик безбрачия ты принимаешь? Ты что, выбрала религию или что-то вроде того? Настоятельно не рекомендую, кстати. Они не только позорят твоего драгоценного Ницше, но все религии антигедонистичны и должны гореть в аду.
Аспен: Это значит «нет»?
Кингсли: Нет, это что за чертовщина, Аспен? Какого хрена ты хочешь, чтобы мы перестали трахаться как лучшие животные, когда-либо бродившие по планете, на целых тридцать дней? Тебе физически больно?
Я эмоционально ранена, ушиблена и растоптана, и я нуждаюсь в этом, чтобы попытаться собрать свои осколки, но я не говорю ему об этом.
Аспен: Нет, но я все равно хочу этого. Каков твой ответ?
Кингсли: Это гребаное богохульство, и ты это знаешь. Я никогда не жил целый месяц без секса.
Аспен: Так это значит «нет»?
Кингсли: Нет, это не отказ. Я понятия не имею, в какую игру ты играешь. Но ладно, давай сделаем это дерьмо. Только проникающий секс?
Аспен: Любой секс.
Кингсли: Ты конкретно сдурела? Что это за извращенный метод пыток?
Аспен: Прими это или уходи.
Я почти вижу его сузившиеся глаза и раздувающиеся ноздри. Кингсли не из тех мужчин, на которых можно оказать давление, не говоря уже о том, чтобы заставить их выйти из зоны комфорта, и это настоящая проверка того, кто ему нужен — я или мое тело.
Кингсли: А если я откажусь?
Аспен: Тогда между нами все кончено. Ты можешь пойти и удовлетворить свои сексуальные потребности со своими подружками. А именно, с Бритни. А я пойду поищу себе новый член.
Все мое тело напрягается, когда я нажимаю «Отправить». Это последний сценарий, который я хочу. Мысль о нем с чертовой Бритни или любой другой женщиной ранит мою грудь до физической боли в сочетании с тошнотой.
Кингсли: Твоя ревность чертовски мила, и других членов в кадре не будет, если только ты не готова добавить убийство первой степени к моему резюме «облажался». Единственный член, который у тебя будет, это мой после этих чертовых тридцати дней, ведьма.
Улыбка поднимает мои губы, когда я читаю и перечитываю текст.
Он… согласился.
Он действительно согласился.
Я прижимаю телефон к груди, головокружение внутри меня так похоже на прежнюю версию меня.
Аспен, которая переживала одну трагедию за другой, но все еще держалась за черную маску, которую надела той ночью.
Глава 29
Аспен
Первая неделя моего самоограниченного безбрачия это ад на земле.
Кингсли стал угрюмее, чем сноб королевской крови, и почти каждый день просил Нейта боксировать с ним.
Гвен не в восторге, потому что ее отец крадет время ее мужа, которое и так ограничено.
На второй неделе Нейт положил конец требованиям Кингсли и сказал ему: