Она спотыкается, ее глаза-бусинки следят за разъяренным Кингсли, пока она выходит за дверь.
Как только она уходит, я поворачиваюсь и смотрю на него. Его плечи сжаты, лицо напряжено, что я боюсь, что у него случится инсульт.
Я глажу его по щеке, лаская ее медленно, словно он раненое животное.
— Все в порядке. Она не важна.
— Она знала. — его тон резковат. — Она, блядь, знала о тебе и скрывала это от меня.
— Мы все равно нашли друг друга.
— Спустя двадцать один год, в течение которого Гвен страдала, оставшись без матери.
— Я знаю, но это нормально, я теперь здесь и никуда не уйду.
Его голова опускается на мое плечо, и я тяжело дышу, проводя пальцами по его волосам, слушая его резкие вдохи.
Я вижу, что он сдерживается, и что при других обстоятельствах тело Сьюзан лежало бы на полу его кабинета.
Мы остаемся в таком положении долгое время, пока его дыхание не становится более контролируемым, и он отстраняется.
— Прости.
— За что?
— За то, что недостаточно хорошо искал.
— Ты меня тоже. — я всхлипываю, борясь со слезами, которые собрались в моих глазах. — Теперь нам просто нужно доказать, что она нарушила брачный контракт.
— Я записал ее только что.
Я отступаю назад и смотрю на него.
— Записал?
— Я всегда записываю ее на тот случай, если смогу использовать ее слова против нее.
Я делаю вдох, отказываясь думать о том, чего нам стоила эта женщина. Годы разлуки. Десятилетия отсутствия моей дочери. Время, когда я могла быть и с Гвен, и с Кингсли. Я должна была быть со своей малышкой все это время, и невозможно оправдать время, которое я с ней упустила.
Но, возможно, ни Кингсли, ни я тогда не были готовы друг к другу. Возможно, нам необходимо было время, чтобы достичь этой версии себя. Версии, которая немного сломана, немного темна, но все равно подходит друг другу.
Версии, в которой мы являемся мирами друг друга. Или, по крайней мере, он мой. Я не уверена, где я нахожусь в его уравнении.
Я знаю, что я ему небезразлична, правда, но Кингсли закрытый человек в плане чувств. И мысль о том, чтобы быть эмоционально уязвимой перед ним и быть отвергнутой, пугает меня до смерти.
— Давай пообедаем вместе, — говорит он.
— Гвен тебя опередила.
— Мы можем поесть втроем.
— Нет, я обещала после обеда пройтись с ней по магазинам, а потом мы вместе приготовим ужин. Вы с Нейтом можете встретиться с нами тогда. Можешь пообещать, что не будешь бить или убивать кого-нибудь в это время?
Он хмыкает, явно вспоминая о запрете.
— И что я получу взамен?
Я поднимаюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам.
— Давай оставим это в качестве сюрприза.
Его рука устремляется к моей талии, но я ускользаю прежде, чем он успевает поймать меня в ловушку, смеясь даже после того, как выхожу за дверь.
Я заставляю себя остановиться, пока не травмировала бедного сотрудника, который впервые увидел, как я смеюсь.
Гвен согласилась забрать меня из фирмы, и у меня имеется дикая догадка, что это потому, что она хочет увидеть Нейта в рабочее время.
Я всегда улыбаюсь, когда Кингсли обижается, что она не приехала за ним первой.
Я звоню ей по дороге в гараж и хмурюсь, когда она не берет трубку два раза подряд.
Тогда я набираю Нейта.
— Привет, Гвен с тобой?
— Нет, она не приходила ко мне.
Мой телефон пикает входящим звонком, и я открываю машину.
— Это она. Я перезвоню. — я отключаюсь и принимаю ее звонок. — Я в гараже. Где ты?
С другого конца раздается шорох, а затем приглушенный крик.
Я замираю, сердце едва не вырывается из груди.
— Гвен?
— Привет, мой красный георгин.
Глава 30
Кингсли
Тот, кто сказал, что наркотики это новая машина для убийства, не пробовал безбрачие.
Эта штука должна быть запрещена к существованию.
Иначе кладбища будут переполнены за несколько дней. Это все, о чем я думаю с тех пор, как Аспен придумала эту гребаную странность — или отсутствие таковой.
Убийство.
Точнее, о той ее части, которая подумала, что это отличная идея.
Между прочим, именно эта крошка была той, кто только что остановил конкретное убийство и спас Сьюзен от скорой встречи со своим создателем.