Я прижимаю голову Аспен к своей груди.
— С ней все будет хорошо.
Она, блядь, должна быть в порядке.
***
Я вышагиваю по коридору больницы взад-вперед, как загнанный в клетку зверь.
Шарканье медсестер, суетящихся вокруг, в сочетании с прогорклым антисептическим запахом зажимают горло. Теперь я понимаю, почему Аспен ненавидит это место. Здесь пахнет смертью, кровью и самыми страшными кошмарами.
Нет.
Я не буду думать о смерти в таких ситуациях. Просто не буду.
Врачи были с Аспен, кажется, целую вечность, а медсестра, которая выходила раньше, ничего не сказала, даже когда я пригрозил подать на это место в суд и уволить ее.
— Папа…
Я останавливаюсь и смотрю на Гвен, которая сидит на стуле, раскачиваясь взад-вперед, как в детстве, когда она была расстроена. Ее верх порван у воротника, но ее плечи прикрыты моим пиджаком, который я накинул на нее раньше. Ее лицо испачкано, полосы сухих и свежих слез прочерчивают ее щеки.
— Что если… что, если она не выживет? Что если… она впадет в кому, как ты?
— Эй. — я сажусь рядом с ней, обхватываю ее рукой и принимаю свой успокаивающий родительский тон, хотя ее мысли отражают мои. — Она чертовски сильная и не позволит этому опустить ее.
— Но она не бессмертна. — она плачет у меня на груди. — И она, похоже, тоже решила умереть. Ее отец… заставил ее выбирать между тобой и мной, но она решила пожертвовать собой, папа. Она решила броситься с края вместо того, чтобы увидеть смерть любого из нас. Но что, если это мы потеряем ее? Я только что нашла ее…
Моя грудь содрогается от преследующей силы грусти Гвен, и я продолжаю гладить ее по плечу, пытаясь сохранить спокойствие. Пытаюсь обмануть свой мозг мыслью, что с Аспен все будет хорошо.
— Я тоже только что нашёл ее, и я не позволю ей так просто уйти. Она выберется из этого.
— Обещаешь?
Гвен смотрит на меня глазами, наполненными слезами.
— Обещаю, Ангел.
Дверь открывается, и мы оба вскакиваем на ноги, когда доктор выходит, снимая шапочку.
— Как моя мама? — спрашивает Гвен дрожащим голосом.
— Сейчас ее состояние стабильно, но мы не узнаем, пока она не придёт в себя, и мы не проведем дополнительные тесты.
Моя дочь, пошатываясь, прижимается ко мне, пока доктор рассказывает нам о травме головы, которая не критична, и о тестах, которые они будут проводить.
К тому времени, как он уходит, приезжает Нейт. Я позвонил ему, чтобы он отвез Гвен домой. Она испытала слишком много стресса для одного дня, и едва держится на ногах.
— Нейт. — она бросается в его объятия. — Мама ранена и не приходит в себя.
Он обхватывает ее рукой в качестве защиты и смотрит на меня поверх ее головы. Вероятно, он думает о том же, о чем и я.
С каких пор она называет Аспен мамой?
Сейчас, видимо, потому что только сегодня она обратилась к ней так.
— Отвези ее домой. Она устала, — говорю я ему, не понимая, как, черт возьми, я вообще могу говорить нормально.
— Я хочу остаться, — протестует она, глядя на меня.
— Поезжай, переоденься и отдохни, а потом возвращайся, Ангел. Ты же не хочешь, чтобы она увидела тебя похожей на выжившего из фильма ужасов?
— Нет, — ворчит она.
— С тобой все будет в порядке? — спрашивает Нейт.
Я издаю неопределенный звук и отмахиваюсь от него.
Через три минуты они уходят, а я тяжело дышу, опираясь рукой на стену. Мне просто нужно собраться с мыслями, когда она проснется.
А она, блядь, проснется.
— Проверка завершена. Никаких полицейских дел не запланировано.
Я отталкиваюсь от стены, чтобы найти источник голоса. Николо стоит в своей обычной невозмутимой позе, рука в кармане. Его костюм-тройка, который он надевал раньше, все еще отглажен и чист, на нем нет ни грязи, ни крови.
— Что ты здесь делаешь?
Я встаю во весь рост, лицом к нему.
— Решил сам сообщить хорошие новости. Тебе не придется иметь дело ни с телом Бруно, ни с кровью, ни с вопросами, которые может задать полиция. Что касается рыжеволосой, уверен, что она выживет.
— Да, выживет, а когда выживет, ты освободишь ее от своих грязных дел.
— У нас был уговор, Кинг. Моя защита за ее услуги.
— Небрежная защита, подвергшая ее чертовой опасности. Или ты освободишь ее, или можешь поцеловать мои миллиарды на прощание.
Он приподнимает бровь.
— Ты готов выложить за нее столько денег?
— Я готов отдать за нее все свое гребаное состояние, но вместо того, чтобы признать это, я говорю: ты ее освободишь.