— Не называй меня так. Я не твоя дорогая.
И я ненавижу, что мое сердце бьется так громко, что я слышу глухие удары в ушах.
— Предпочитаешь, чтобы тебя называли ведьмой?
— Я предпочитаю свое настоящее имя.
— Это слишком пресно для меня, чтобы помнить.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты хрен?
— За последний час? Дважды. И прежде, чем ты спросишь, нет. Как бы я ни ценил твое особое внимание к моему члену, боюсь, что он под запретом для бизнеса, когда дело касается тебя.
— Забавно. Помню, что он был настолько открыт для бизнеса, что ты заснул с ним внутри меня.
Он ухмыляется, и я внутренне проклинаю себя.
— Думал, ты не помнишь.
— Я вспомнила только после того, как проснулась. Не вовремя.
— Не будь милой. Из-за этого ты залетела, когда была малолеткой.
Мой желудок сжимается в болезненных интервалах с интенсивным постоянством. Его слова, смысл, стоящий за ними, эмоции, связанные с ними, медленно, но верно разрушают мой контроль. Кингсли, однако, выглядит таким же злобным, как повелитель демонов, настроенный против всех, включая ад.
Хотела бы я сорвать с него отчужденную маску и посмотреть, какой именно беспорядок творится в его дисфункциональном мозгу.
Но так как я не могу этого сделать, и не хочу, чтобы разговор шел по этому старому и похожему на минное поле пути, я прочищаю горло.
— Насколько вы близки с Николо? Я не думала, что ты будешь дружить с боссом мафии.
— У нас с Николо такая же дружба, как у скорпиона и лягушки.
— Но ты только что сказал, что ваши отцы были друзьями.
— Это не значит, что мы сохранили наследие. Марко Лучано преклонялся перед дорóгой стоимостью в миллиард долларов, по которой прошел Бенджамин Шоу, а мой отец восхищался его безграничной властью. Связь, которую мы с Николо терпеть не могли, пока она в конце концов не распалась. Он остался в своем окутанном тенью мире, а я сохранил свои миллиарды, ослепительный образ и вечный статус в Форбс.
— И, очевидно, высокомерие.
— Высокомерие это демонстрация моего статуса перед всем миром, пока они не заткнутся от этого. Я не высокомерен, дорогая. Я просто самоуверен в том, кем я являюсь и чем я владею.
Я замолкаю, уставившись на него.
Как будто действительно пялишься на человека, стоящего за внешностью Аполлона и стилем бога моды. И тут меня осенило.
Кингсли может быть ярким мудаком, которому нравится демонстрировать свой вес с приводящей в бешенство уверенностью божества, но он не фанат средств массовой информации.
Или внимания.
Или пресс-конференций.
На самом деле, он поставил перед собой задачу прожить свою жизнь как можно дальше от их бдительных глаз. Никогда не вмешивался в их мелкие расспросы и не уделял им времени суток.
На самом деле, он такой же скрытный, как я и Нейт. Просто не тихий, и ему определенно не хватает рациональности, которая удержала бы его от внимания, если бы он практиковал это.
Но опять же, он дышит для антагонистических сил, которые приносит ему конфликт.
Его внимание сосредоточено на мне, и хотя его поза расслаблена, меня это не обманывает. Кингсли всегда будет хищником, готовым наброситься.
— Теперь, ты собираешься рассказать мне, почему обратилась к Николо за «помощью», как он так красноречиво выразился?
— Не понимаю, какое это имеет отношение к тебе.
— Это абсо-чертовски-лютно важно, если ты являешься старшим партнёром, и я не могу не подчеркнуть это достаточно, моей фирме.
— В твоей с Нейтом фирме.
— Это на пятьдесят процентов моя фирма. Это будет на сто процентов моя фирма, если я скажу твоему дорогому другу, что ты просишь помощи у мафии.
Я стискиваю зубы.
Этот мудак действительно знает, как действовать мне на нервы.
— Нейт не имеет к этому никакого отношения.
— Я буду тем, кто решит, звонить ему или нет в ближайшие пять минут, в зависимости от твоего ответа.
— Ты же не собираешься беспокоить его во время медового месяца, не так ли?
— Нет, если ты начнешь говорить в… — он смотрит на часы. — Следующие четыре с половиной минуты.
— Во-первых, катись на хрен.
— Твои не слишком тонкие заигрывания граничат с навязчивостью, но я отвлекся. Во-вторых?
— Мне просто нужен Николо для кое-чего.
— Например?
— Ты не должен знать.
— Напротив, я определенно обязан знать. Всю правду и ничего, кроме правды.