Я не понимаю, что они исчезли, пока не слышу тяжелые удаляющиеся шаги. И все же я лежу, голова тяжелая, как кирпич, а конечности раскинуты в неестественной позе.
Потребность раствориться в земле намного сильнее, чем желание жить, но мысль о том, что они могут вернуться и изнасиловать меня или оставить работу кому-то другому из трущоб, дает мне энергию, о которой я даже не подозревала.
Не знаю, как мне удается использовать стену для равновесия, натянуть на себя свитер и идти, но я это делаю.
Боль взрывается в каждом суставе, один глаз слишком опух, чтобы видеть, а губы кажутся уж больно большими для лица.
Я думаю, что в моей груди тоже что-то сломано или ушиблено, потому что дыхание похоже на восхождение на Эверест со сломанной ногой.
Логически я понимаю, что мне нужно обратиться к врачу, но я скорее умру, чем поеду в больницу.
Да, Гвен жива, но я травмирована больницами с тех пор, как они положили мне на руки мертворожденного ребенка, и я не справилась ни с этой травмой, ни с другими травмами в моей жизни.
Не знаю, как долго я иду, но достаточно долго, чтобы потерять чувствительность ног, получить странные взгляды от беспристрастных жителей Нью-Йорка и рухнуть на стену раз или два — или дюжину раз.
Наконец, мне удается поймать такси и сесть внутрь. Водитель смотрит на меня через зеркало заднего вида, его карие глаза кажутся мутными и демоническими.
— Вы в порядке, мисс? Мне отвезти вас в больницу?
— Нет… не в больницу…
Я бессвязно произношу адрес, мои губы едва шевелятся, затем я падаю на сиденье из искусственной кожи.
Я трясу головой время от времени, борясь с черными точками, которые расползаются по моему зрению, и с затишьем бессознательного состояния.
Мне просто нужно добраться до дома, взять себя в руки, а потом сообщить об этом…
Грудь сжимается, когда машина останавливается, я поднимаю голову, но не нахожу здания, в котором живу.
Вместо этого я смотрю на зубастого демона на вершине больших черных металлических ворот, будто только что из готического фильма.
Особняк Кингсли.
Проклятье. Что я здесь делаю?
— Мы на месте, мисс, — говорит водитель, его голос звучит далеко.
— Это не моя квартира…
— Это адрес, который вы мне продиктовали. Хотите, чтобы я отвез вас в другое место?
Его глаза мелькают в зеркале заднего вида, размытые и как будто только что из триллера.
— Нет, спасибо… вам…
Я сую ему в руку несколько купюр и практически выволакиваю себя из машины.
Он остается на некоторое время, вероятно, думая, что я сошла с ума. А может, он один из них, и они послали его закончить работу.
Все силы уходят на то, чтобы подойти к воротам, волоча ноги и задыхаясь. Такси наконец отъезжает, и я делаю вдох.
Затем ноги решают, что сейчас самое подходящее время, чтобы упасть.
Я готова рухнуть на землю, но падаю прямо в теплые объятия.
— Аспен?
Его суровое лицо смотрит на меня с хмурым выражением, мрачным, как у повелителя демонов.
И это не должно заставлять меня ощущать себя в безопасности.
Или в спокойствии.
Или чертовски правильно.
Но это так.
Пальцы впиваются в его руки, и я глотаю собственную кровь, произнося:
— Мне… некуда было идти…
Я не осознаю всю серьезность своего признания, когда темнота, наконец, уносит меня прочь.
Глава 8
Кингсли
Мои попытки не дать себе перейти в категорию ярости терпят поразительное фиаско.
Я вышагиваю по комнате, где Аспен лежит на кровати, как разбитая красавица.
Я открывал и закрывал Зиппо столько раз и с нулевой нежностью, что удивляюсь, как она не сломалась.
Свет, льющийся из окна, заставляет меня остановиться и посмотреть на сад и разноцветные листья, падающие на землю.
Черт. Я занимался этим всю ночь.
Вышагивал, бил стену или две и обдумывал лучший способ совершить убийство.
Я не должен.
Потому что, как гласили мои мысли недельной давности, я не совершаю насилие ради женщин. Есть только одна причина для насилия —
освобождение. Для меня, себя и моего члена.
И все же, всегда допускается эта ошибка в матрице. Исключение из правил. Рыба в Мертвом море.
Все случилось, когда я вернулся с вечерней пробежки, подавляя желание поджечь дом Сьюзан, и увидел Аспен, ковыляющую к воротам в состоянии, которое могло бы дать фору зомби.
С тех пор я не думал ни о разорении мачехи, ни о ее вчерашних провокациях в суде по поводу того, какой слабой была моя мать.