В самом общем смысле значение Американской революции было подытожено в день Томаса Шиппена в Версале. Почти для всех американцев, как и для Шиппена, стать республиканцами было глубоко прочувствованным смыслом их революции. Они знали, что, свергнув монархию и приняв республиканское правительство в 1776 году, они сделали больше, чем просто устранили короля и установили выборную систему правления. Республиканство придало их революции моральное, даже утопическое значение, которое сделало их отделение от Великобритании гораздо большим, чем простое колониальное восстание. Они прекрасно понимали, что, став членами тринадцати республик, предприняли смелый и, возможно, сокрушительный для всего мира эксперимент по самоуправлению.
В момент обретения независимости они именно так и думали о себе - как о тринадцати отдельных республиках. Ни один американский революционер даже не представлял себе возможности создания сильной национальной республики континентального масштаба, подобной той, что была установлена Конституцией десятилетие спустя, в 1787-1788 годах. В 1776 году единственной центральной властью, которую могли представить себе большинство американцев, была "крепкая лига дружбы", или конфедерация, между тринадцатью отдельными штатами, во многом похожая на современный Европейский союз, скрепленная своего рода договором, в котором каждый штат сохранял "свой суверенитет, свободу и независимость". Этот договор о тринадцати штатах предусматривал возможность и надежду на присоединение к Союзу других британских провинций - Канады, Восточной и Западной Флориды. Договор - Статьи Конфедерации, как его называли, - придал Соединенным Штатам Америки буквальное значение множественного числа, которое с тех пор было утрачено.
Поддерживать эту конфедерацию республик будет нелегко. Американцы прекрасно понимали, что республики - очень хрупкие государства, требующие особого типа общества - общества равных и добродетельных граждан. Отбросив монархию и став республикой, заявил врач и историк из Южной Каролины Дэвид Рамзи, американцы "превратились из подданных в граждан", и "разница огромна". "Подданные, - говорил он, - смотрят на своего господина, но граждане настолько равны, что ни у кого нет наследственных прав, превосходящих другие".3 Республики требовали от своих граждан гораздо больше моральных качеств, чем монархии от своих подданных. В монархиях стремление каждого человека поступать правильно в своих собственных глазах можно было сдерживать страхом или силой, покровительством или почетом, а также профессиональными постоянными армиями. В отличие от них, республики должны были держаться снизу вверх, в конечном счете за счет готовности граждан взять в руки оружие для защиты своей страны и пожертвовать своими частными желаниями ради общественного блага - за счет их "незаинтересованности", которая была популярным синонимом добродетели. Именно эта опора на моральные добродетели граждан, на их способность к самопожертвованию и беспристрастности суждений, делала республиканские правительства исторически столь хрупкими.