– Ваш ход, Эрнст Яковлевич, – молодой человек откинулся на спинку кресла.
– У, это что-то новенькое, Фишер, – ответил седеющий джентльмен с усами прильнув к столу.
Третий год они уже увлеченно исследовали на досуге дебют Нимцовича, проветривая заодно и родной для них английский. В целом, главный вычислитель ядерного центра и маститый академик давно уже сошлись. Их трудно было назвать земляками. Старший родился в семье шотландца в Новой Зеландии, младший в нортумберийском Ньюкасле в семье германскоподданного из России. Если бы не местечковый патриотизм коллег из Кавендишской лаборатории, Эрнест бы продолжил свои труды на благо науки в Кембридже, но тогдашняя его обида и заманчивое предложение от змея-искусителя Николы Теслы привели его сначала в Константинополь, а потом в этот подмосковный институт.
– Конь d5, мальчик мой, – озвучил свой ход новозеландец.
– Защита Алехина? – спросил вычислитель и, не дожидаясь ответа, сделал ответный ход.
– Вы сегодня стремительны, Вильям, – медленно проговорил Резерфорд снова погружаясь в игру.
– Вы тоже, Эрнст Яковлевич, последние дни неосторожны – отметил Фишер глядя на доску.
Сидевший против него интеллектуал всегда был свободолюбцем. Фишер, вернувшись с родителями в Россию после американки и будучи молодым, смог вжиться в здешнюю атмосферу почитания прогрессивного монарха. Атмосферу несущейся в будущее страны, где можно было многое, но за опрометчивое слово против Единства или величеств могли и побить. Но он был молод, прошел здесь и армейскую службу, и студенчество, и императорские народные стройки. Он вырос здесь среди простых людей и смог перенять их настрой, прочувствовать всю разность положения простолюдина на Донбассе и в «угольном сердце Англии». А вот его визави приехал в Единство уже «благородием» и Нобелевским лауреатом. Да и здесь Эрнест общался почти исключительно в своем академическом кругу. Конечно, будучи фермерским сыном он не имел характерной для английских лордов заносчивости, но из технического персонала по-настоящему смог сойтись только с ним – с Фишером. «Земляки», «гуманисты», «люди с абсолютной памятью»… – У них было много общего. Последние годы они плотно приятельствовали. «Проф» считал даже, что составил протекцию «молодому дарованию» на должность «главного вычислителя». Домами они ещё, впрочем, не дружили. Общались на работе, в основном вечерами пока шли вычисления по поданным Резерфордом данным. Знал бы он сколько таланта пришлось проявить Вильяму для «подхода к объекту».
– Что вы, Вильям Генрихович, – Резерфорд отвечал размеренно с замедлением, выискивая хороший ход, – я сама осмотрительность и неспешность…
– Я не об этой партии, профессор, я о разговорах – неторопливо раскуривая «Таволгу» проговорил Фишер.
– О каких, Вильям? – спросил Эрнест и сделал ход.
– Вы, слышали, о Шотландии, сэр? – вычислитель сменил тему.
– Да, Вильям, и происходящее там меня очень тревожит, – отрываясь от игры, ответил Резерфорд.
– И меня, Эрнест. И меня. Русская эскадра держит на мушке мой родной Ньюкасл-апон-Тайн, – глаза Вильяма Фишера блеснули тревогой.
Последнюю фразу вычислитель произнес на родном для него североанглийском диалекте «джорджи», но знавший с детства шотландский профессор без труда понял его. Его собеседника сложившаяся ситуация более чем волновала.
– Сэр Эрнест, – выдохнув продолжил Фишер, – до конца вычислений ещё больше часа, эта партия тоже может подождать, а вязовая аллея весьма располагает к прогулке, не составите ли мне компанию?
Вильям предлагал поговорить и не хотел делать этого в стенах своего центра, в стенах у которых, как он знал, есть уши. В лишенной подлеска и скамеек аллее, с шумящими на ветру листьями, можно было надеяться на приватность.
– Хорошая идея, Вильям. Я с утра не выходил из здания, – чуть притормозив с ответом, вымолвил Эрнест вставая.
Они вышли из кабинета и, спустившись по металлической лесенке, прошли через длинный машинный зал, заставленный двухэтажными рядами шкафов электронного вычислителя. Счетные машины гудели, просторный зал наполнял озон. Открывшаяся у торца машинного зала аллея окутала их осенней влагой и прохладой. Они шли некоторое время молча, то ли наслаждаясь природой, то ли отходя подальше от насыщенных аппаратурой стен.
– Красивое здесь индейское лето, Вильям Генрихович, – начал профессор, – но не о нем вы пригласили меня поговорить?