МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. ДВОРЕЦ. 23 февраля 1937 года
И Остров загудел, словно тот растревоженный улей. Как и всегда – всё ожидаемо и очень неожиданно.
Не тот случай, когда нужно заранее искать крайних. Крайних-то найдут очень быстро. Если не дай бог вдруг что, то вся надежда только на то, что государь император окажется первым в части принятия карательных решений. Потому как, если первым до них доберётся кесарь Александр, то…
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОМЕЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. КОННАЯ ФЕРМА КНЯЗЕЙ ОСТРОВЫХ. 23 февраля 1937 года
Я наклонился и вдруг поцеловал Машу. Горячо так. Счастливо.
Императрица вскинула брови:
– С чего такие нежности? Что случилось?
Усмехаюсь. Протягиваю бланк шифрограммы, которую привёз ускакавший фельдъегерь. Жена пробежала взглядом текст, взвизгнула, словно гимназистка и пришпорила лошадь, оглашая округу победным кличем.
Мне, конечно же, не оставалось ничего другого, как устремить своего коня ей вслед. Но Машу было трудно догнать, она неслась по лугу, выкрикивая:
– Да! Да! Слава Тебе Господи! Да! Пресвятая Богородица! Да! Спасибо!!!
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. ЗАПАДНЕЕ ЦАРИЦЫНА. 23 февраля 1937 года
Александр до белых костяшек вцепился в подлокотники кресла самолёта. Господи Боже, всё хорошо. Слава богу. Мика родила. Всё благополучно. Господи, как он счастлив. Он – отец. ОТЕЦ!!!
И у него теперь есть наследница. И сын.
Конечно, врачи заранее говорили о том, что будет двойня. В конце концов, сам Саша и Вика тоже были близнецами. Так что ничего удивительного тут не было.
Наверное.
Они с Микой немало времени выбирали имена. Не был известен пол будущих детей (аппараты УЗИ всё ещё несовершенны), не была известна очередность их появления на свет, но теперь-то Саша не сомневался – его детей будут звать Мария и Андрей. Мария – в честь Пресвятой Богородицы, их мамы, бабушки и прабабушки, а сына в честь Андрея Первозванного, который крестил Русь.
Да будет так.
ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ЕКАТЕРИНОСЛАВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЮЗОВКА. 23 февраля 1937 года
– Лёнька-а-а! – не успевшая ещё переодеться первоклашка, визжа стремглав проскочила весь коридор и повисла на шее брата.
Сбытый курносый старший урядник подхватил егозу и расплылся в счастливой улыбке.
– Радка! Радочка! Как же ты подросла то! – прижимая сестру удивился вошедший. Чуть присев, он поставил чемодан.
– Ой, братко, мамки-то нет, я сейчас тебе борщ подогрею! – вспомнив что она сегодня за старшую оторвавшись от брата сказала Рада.
– А батя? На работе? – спросил тот.
– Дома он. В ночную ему, – ответила сестра.
– Какого лесогона струей занесло? – раздался из дальней комнаты заспанный недовольный голос.
– Ой, – прикрыв рот пискнула егоза, – разбудили.
– Это, я, бать! – ответил Леонид.
– Лёнька? – удивился тот.
В дальней спальне заскрипела кровать, и после небольшой паузы твердые шаги босых ног заскрипели по паркету.
Скинув солдатский сидор, служивый оправил шинель и сдвинув фуражку слегка в бок и вытянулся в струнку. В коридор ввалился энергичный невысокий начинающий лысеть мужичек. Сразу было ясно в кого пошел сын. Кроме отметит возраста двух мужчин различала на первый взгляд разве что родинки у левого крыла носа старшего.
– Товарищ член Юзпрофшахткома, урядник 4-й гвардейской танковой бригады Леонид Хрущев, прибыл по случаю недельного отпуска за отличие в службе! – отчеканил служивый.
– Молодец! Герой прямо! – с гордостью ответил отец. – Что же предупредил? А то мать твой в Екатеринослав заседать в губернском собрании укатила.
Глядя на сына, Хрущев ещё раз подумал, что повезло ему с Ефросиньей. И сама умница, и дети вон какие. И даже его чуть не силком в техникуме отучила. То, что сама вот в депутатках, а он всё мастер, так не беда. Он в профсоюзе человек авторитетный. А зарабатывает не меньше градоначальника.
Леонид опустил руку и чуть расслабился.
– Так сам, бать, не знал, просто удачно оказия подрулила, – чуть разводя руки ответил боец.
– Ну, здравствуй, сын! – подошедший Никита Хрущев крепко обнял сына.
– Скидай сапоги. Мыться и за стол. Я-то уж точно не усну. А то и позвоню сейчас – подменюсь. Я в этом месяце, итак, на две упряжки[4] больше графика выдал.
Леонид, разулся, повесил на вешалку шинель и положил на тумбу фуражку с гвардейской кокардой- обрамленным овалом лучами звездой богородицы. Забрал чемодан и сидор и мимо девичей прошел в свою комнату. С его ухода ничего не изменилось. Как и не уходил. Он поставил поклажу, снял гимнастерку и в тельнике пошел помывочную. Железный титан почти остыл, но солдату всё вода что теплее снега. Отец успел умыться раньше его и, сменив халат на порты и вышиванку, помогал дочери на кухне.