В общем выглядела Маша именно так, как должна выглядеть красивая двадцатилетняя, уверенная в себе Императрица гигантской процветающей Державы на официальном мероприятии. Суперофициальном, будь оно всё неладно и трижды проклято! Ей пришлось ехать из Константинополя в Москву, тащить с собой троих малолетних детей, свиту и всех прочих фрейлин с гувернантками, чтобы произнести за Мишу его ежегодную тронную речь на открытии осенней сессии парламента!
А Москва их встретила собачьим холодом, бесконечными облаками и частыми дождями. Мерзко и противно. Маша никогда не любила Москву. Особенно осеннюю Москву. Грязь, грязь и грязь. Даже в Кремле и в Марфино. Но она, выросшая в Риме принцесса Иоланда Савойская, была вынуждена подстраиваться под державные обязанности Царственного супруга и Москву ей тоже приходилось терпеть. Благо, что после завоевания Османской империи столица фактически перенеслась в Константинополь, хотя сама Маша предпочитала Летний Императорский дворец в Новом Илионе на самом берегу Средиземного моря. Привычное море. Привычный климат. А не вот это вот всё…
Но, нет, нельзя давать окружающим возможность видеть её слабости. Пойдут потом пересуды, что пока Император воюет на Дальнем Востоке, его Августейшая супруга, которую он оставил «в Лавке» вместо себя, не смогла удержать всех в узде — Двор, Думу и правительство, и потеряла хватку. А за пересудами начинается всегда и что-то большее. Выстраивание союзов элит против короны и всё такое прочее. Недовольных, льстиво заглядывающих монарху в глазки, и держащих удавку за спиной, всегда хватало. Миша далеко, а война кончится не завтра. Пример Николая, вынужденного отречься от престола в пользу брата Михаила, тому пример. Хорошо хоть не расстреляли Ники в Екатеринбурге со всем семейством. Так что…
Нет, не будет этого!
Она кивнула церемониймейстеру. Тот чинно вышел в зал и торжественно объявил:
— Ее Императорское Величество Благословенная Государыня Мария Викторовна, Императрица-Кесарисса Имперского Единства Российской и Восточной Римской Империй, Императрица Всероссийская, Императрица Ромейская, Великая Царица Армянская, Царица Пальмирская, Великая Княгиня Финляндская и прочая, и прочая, и прочая!
Привычно произнесено на одном дыхании. Новый вдох:
— Его Императорская Царственность Багрянородный Александр Михайлович, Наследник-Цесаревич Престола Имперского Единства Российской и Восточной Римской Империй, Цесаревич Всероссийский, Цесаревич Ромейский, Цесаревич Армянский, Цесаревич Пальмирский и прочая, и прочая, и прочая!
Зазвучали фанфары, в звуках которых без труда можно было узнать прежний гимн «Боже, Царя храни!» Двери распахнулись и Маша величественно вошла в Андреевский зал. За ней шествовала княгиня Емец-Арвадская, которая торжественно несла на руках маленького Наследника Престола. Трехлетний Цесаревич Александр крутился, как хотел, так что Маша заранее очень сочувствовала своей верной Натали. Удержать на троне трехлетнего активного мальчика, который ещё не понимает ни своей роли, ни значимости места и момента, но дико интересуется куда делись его сестры и любимые игрушки, и, вообще, он с любопытством крутит головой, разглядывая всё великолепие главного зала России. Маша и Натали всерьез опасались, что Сашка испугается размеров зала, вспышек фотоаппаратов, стрёкота кинокамер, и многих сотен незнакомых ему людей, которые стоят перед ним, пусть на удалении, но сплошной стеной. Так что риск определенного конфуза был. Но подданные должны были видеть своего Цесаревича воочию. Да и Сашка не слишком уж буянил.
Зал был полон. Императрица обвела присутствующих взглядом и лишь воспитанное годами самообладание не позволило ей глубоко и горько вздохнуть. Как же она устала. Вот уже два с половиной месяца идет Вторая Русско-японская война. Вот уже четыре месяца она не видела мужа и очень тосковала по нему. Лишь мокрая от её слез подушка в их с Мишей частной квартире. Его подушка…