Андрей хмыкнул про себя. Ершист этот Норкин. Но, явно не рохля и не маменькин сынок. Вслух же спросил:
— Ну, так и зачем ты мне здесь нужен?
Норкин упрямо смотрел на начальство, отвечал коротко и сухо.
— Ваше Высочество, как часто гримасы войны и прихоти штабного начальства оставляют истинных героев без славы. Как часто общество не знает о свершениях лучших сынов Отечества. Факультет военной журналистики для того и создавался, чтобы наладить связь между боевыми подразделениями и гражданским обществом, чтобы показать высокий дух наших солдат, чтобы подвиг их не был забыт, чтобы не утонул он в канцелярских отписках, чтобы каждый рядовой Иван Иванов был записан в Скрижалях Истории этой войны, чтобы дети и молодежь гордились нашими настоящими, народными героями. Ведь их множество великое, и позор нам всем, что толком и не знает о них никто.
Князь Императорской Крови вновь хмыкнул про себя. Да, язык у этого Норкина подвешен хорошо. Но не нужно его слишком уж расслаблять. Нужно посмотреть на него в деле. И тогда уж решать.
— Ладно, подпоручик Норкин, вольно. Тут у нас не плац и не штаб. Прекращайте тянуться. Посмотрим на тебя в поле. Никодим, организуй нам с подпоручиком чайку. Но только чайку, а не этой твоей дряни, разговор о которой мы ещё не окончили!
Капитан Романов последнее прокричал в сторону закрытой денщиком двери. Разумеется, уже закрытой с той стороны.
— Величать-то вас как, подпоручик Норкин? Раз уж вы свалились на мою больную голову, потрудитесь рассказать о себе. Можно сидеть.
— Благодарю вас, Ваше Высочество. Норкин Борис Ильич, бывший студент Московского университета. С началом Великой войны записался вольноопределяющимся в 16-й стрелковый полк полковника барона Августина Клеменьевича де Боде. Затем, после окончания курсов унтер-офицеров, был зачислен в штат полка. Воевал на Юго-Западном и Румынском фронтах, затем принимал участие в битве за Проливы. Был ранен. Награжден двумя Георгиевскими крестами. После завершения Битвы за Ромею, был направлен в Мариуполь в военное училище. Имею военно-учетную специальность «военная журналистика». Ну, собственно, вроде и всё. Обыкновенная биография для нашего времени.
— Женаты?
— Никак нет, Ваше Высочество.
— Дама сердца есть?
— Нет, Ваше Высочество.
— Вы же в курсе, что жениться вы можете только с разрешения офицерского собрания полка и благословения командира? И что кандидатуру вашей невесты будут изучать очень внимательно?
Тот кивнул.
— Разумеется, Ваше Высочество, мне это известно. Это довольно старые правила.
— Вот именно. Я это к тому, что, несмотря на то, что у нас тут всяческие реформы и преобразования, дух и буква чести полка и офицерского товарищества остаются неизменными при любых обстоятельствах. Это Лейб-Гвардия, милостивый государь.
— Я это понимаю, Ваше Высочество.
— Вот и славно. Идём дальше. Что вы знаете о нашем полке?
Норкин с готовностью доложил:
— Кавалергарды — гвардейская тяжёлая кавалерия Российской Империи. Создана 30 марта 1724 года. Пикет из кавалергардов всегда был тем символом, который охранял Августейшую Семью от любых опасностей и устойчивое выражение «войти за кавалергардов» означало высшую степень благоволения и доверия со стороны Императора, и пройти «по ту сторону от кавалергардов» было мечтой жизни многих, служило предметом зависти, интриг, попыток подкупа, случались, насколько мне известно, даже отравления и прочие преступления. Сам Кавалергардский полк был сформирован в 1799 году Высочайшим повелением Императора Павла Петровича, причём ему было дано значение личной Гвардии Павла Первого, как великого магистра Ордена святого Иоанна Иерусалимского.
Андрей усмехнулся.
— А вы весьма начитаны, как для московского студента.
Норкин позволил себе пожать плечами.
— Я окончил, эм… ну, практически окончил Мариупольское военное училище. Нас хорошо готовили.
Кивок.
— Ладно, допускаю. Что ещё вы о нас знаете?
— С конца 1917 года, ваш полк, в числе многих прочих полков Лейб-Гвардии отвели в тыл на переформирование и доукомплектование. Ваш полк тяжелой кавалерии стал бронетанковым полком, офицеры и кадровая часть прошли переобучение на новую технику, полк был укомплектован ветеранами войны, так или иначе имевшими опыт работы с техникой
Романов кивнул.
— Да, всё верно. Кавалергардский и Кирасирские полки стали бронетанковыми, точно так, как и многие гренадёрские полки стали либо бронетанковыми, либо мотострелковыми, либо десантными, драгунские превратились в мотострелков или в механизированные части, гусарские — получили приставку «высокомобильный», а на основе уланских формируются вертолётные части. Конно-Гренадерский, как и наш Кавалергардский, получил в свой состав тяжелые танки и штурмовые орудия и стал ещё одним усиленным полком прорыва. И так далее. Реформирование Лейб-Гвардии еще далеко от завершения, полков слишком много и по-хорошему нам нужно было еще года три, а лучше пять, но мы готовы сражаться уже сейчас… И хотел бы я знать, почему мы получили приказ закопаться в землю и прекратить всякие наступательные операции…
Последнее было сказано вполголоса, когда родной племянник Государя Императора отвернулся от собеседника, дабы обновить чай в своей мятой, видавшей виды, серебряной кружке.
* * *
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. 30 октября 1921 года.
Граф Маниковский рассеянно смотрел на проплывающие за окном авто улицы Города. Он часто бывал здесь в последнее время, хотя сам его рабочий кабинет находился в высотке Союзплана в Новой Москве. Впрочем, кабинетов и прочих присутственных мест у него было немало по всей Империи и не только. Последние несколько месяцев ещё раз круто изменили его жизнь.
Да, два с половиной года фактической ссылки в качестве Наместника Севера могли надломить кого угодно, но не графа Маниковского. Он ждал, он верил, что ветры опять поменяются. Слишком мало вокруг Государя управленцев уровня графа, столь же жестких, столь же хватких, столь же не взирающих на авторитеты, на кулуарные договорённости, на покашливания, а то и сильные окрики сильных мира сего. Лишь однажды он ошибся, согласившись на уговоры и затеяв собственную игру.
Тогда, в октябре 1918 года, когда сам Император уже, как казалось, практически умер, он согласился с группой высших генералов и сановников отстранить от реальной власти юную Императрицу Марию, передав всю полноту власти до совершеннолетия Императора Александра Четвертого в руки Регентского совета. Причин для такого решения заговорщиков было множество, и все они, на первый взгляд, имели под собой благую основу, но всё это уже неважно. Юная Мария разгромила их заговор, и, вопреки опасениям участников, не стала казнить направо и налево, а просто взяла их по итогу под домашний арест, оставив вопрос вынесения приговора на усмотрение выздоравливающего Августейшего мужа.
Маниковскому тогда повезло. Царь не стал рубить с плеча, а отправил их с адмиралом Колчаком развивать Северный морской путь и строить город-порт Романов-на-Мурмане.
Что ж, когда в воздухе запахло войной, Император вновь призвал Алексея Алексеевича к себе и вновь поручил ему привычную работу — обеспечивать мобилизационный режим экономики, бесперебойную работу всего промышленного потенциала, транспорта, людских и сырьевых ресурсов, продовольственного обеспечения и всего прочего во имя одной цели: «Всё для фронта, всё для Победы!» Граф Маниковский уже занимался этим в 1916-1917 годах, так что всё это было ему знакомо. Только вот объем всего в его ведении изменился часто даже не в разы, а в десятки раз. Прибавим к этому ресурсы и возможности союзников с партнёрами и масштаб сил и средств, которые приводились в действие волею Алексея Алексеевича трудно себе даже представить.
За окном проплывал Константинополь. На первой линии многие стройки уже завершены и идут отделочные работы. Вторая, третья и четвёртые от моря линии всё ещё являли собой гигантскую стройку, а сам Старый Город вообще представлял собой нечто неописуемое. Всё-таки утвержденный Государем Генеральный план реконструкции Города предусматривал в Старом Городе строительство чего-то подобного древнему Константинополю времен Римских императоров. Во всяком случае стилистически и внешне. Конечно, это будет очень современный мегаполис и самого графа радовал факт, что Царь Михаил, в погоне за внешними атрибутами Ромеи, не стал пытаться повторить и воссоздать то, что безвозвратно ушло, сгинуло в толще столетий.