Все решения приняты. Остается только ждать.
Появился адъютант. С мисками. Указываю куда поставить. Затем молча достаю из ящика металлическую пластину и каучуковый коврик, совмещаю это всё в двуслойную конструкцию на тумбочке рядом с моим письменным столом, достаю из кобуры пистолет, и, отстегнув магазин, начинаю спокойно выщелкивать патроны.
Качалов с некоторым беспокойством смотрел на меня. Всё также молча проверяю отсутствие патрона в патроннике, и, прищелкнув магазин и взяв пистолет за ствол, подтягиваю к себе миску с орехами.
Взмах руки, треск и орех раскололся.
— Но, Ваше Всевеличие!
Киваю.
— Да, хороший пистолет. Кайзер Вильгельм подарил.
Новый взмах, треск, жевательные движения. Поняв, что он тут лишний, адъютант, испросив дозволения, тихо исчез за дверью, бесшумно её затворив за собой.
Кричу вдогонку:
— Что там гости?!
Вновь возникший Качалов сообщил:
— Прибыли на станцию. Им подан автомобиль и соответствующая охрана.
Киваю. Как же мне скучно…
* * *
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. МОСКВА. КРЕМЛЬ. 14 октября 1921 года.
Когда уже изобретут этот проклятый интернет и мобильную связь? Миша лишь обещает, мол, мы работаем над этим, сейчас же, не 2015 год, технологии и наука еще не достигли требуемого уровня и всё такое. Ей, что, легче от этих отговорок мужа-попаданца? И, вообще, она так отвыкла от этих всех платьев эпохи начала двадцатого века! Эх, ей бы сейчас джинсы, именуемые в этом времени василевсами, да ещё накинуть рубашку мужа и почувствовать себя, наконец, совершенно свободной и раскрепощенной, не связанной глупыми порядками 1921 года. Даже модный в этом сезоне брючный костюм с жакетом её бы устроил. Однако, во время официального обращении к парламенту, так одеваться было нельзя. Так что, вместо джинс и рубашки, приличествующее моменту совершенно умопомрачительное по элегантности в меру строгое платье от лучших модельеров мира, перебравшихся нынче в возникший центр моды и кино — в город Новый Илион, что в Ромее. А на голове у неё изящная тиара, которую ей у известнейшего ювелира заказал и торжественно преподнес на двадцатилетие любимый муж.
В общем выглядела Маша именно так, как должна выглядеть красивая двадцатилетняя, уверенная в себе Императрица гигантской процветающей Державы на официальном мероприятии. Суперофициальном, будь оно всё неладно и трижды проклято! Ей пришлось ехать из Константинополя в Москву, тащить с собой троих малолетних детей, свиту и всех прочих фрейлин с гувернантками, чтобы произнести за Мишу его ежегодную тронную речь на открытии осенней сессии парламента!
А Москва их встретила собачьим холодом, бесконечными облаками и частыми дождями. Мерзко и противно. Маша никогда не любила Москву. Особенно осеннюю Москву. Грязь, грязь и грязь. Даже в Кремле и в Марфино. Но она, выросшая в Риме принцесса Иоланда Савойская, была вынуждена подстраиваться под державные обязанности Царственного супруга и Москву ей тоже приходилось терпеть. Благо, что после завоевания Османской империи столица фактически перенеслась в Константинополь, хотя сама Маша предпочитала Летний Императорский дворец в Новом Илионе на самом берегу Средиземного моря. Привычное море. Привычный климат. А не вот это вот всё…
Но, нет, нельзя давать окружающим возможность видеть её слабости. Пойдут потом пересуды, что пока Император воюет на Дальнем Востоке, его Августейшая супруга, которую он оставил «в Лавке» вместо себя, не смогла удержать всех в узде — Двор, Думу и правительство, и потеряла хватку. А за пересудами начинается всегда и что-то большее. Выстраивание союзов элит против короны и всё такое прочее. Недовольных, льстиво заглядывающих монарху в глазки, и держащих удавку за спиной, всегда хватало. Миша далеко, а война кончится не завтра. Пример Николая, вынужденного отречься от престола в пользу брата Михаила, тому пример. Хорошо хоть не расстреляли Ники в Екатеринбурге со всем семейством. Так что…
Нет, не будет этого!
Она кивнула церемониймейстеру. Тот чинно вышел в зал и торжественно объявил:
— Ее Императорское Величество Благословенная Государыня Мария Викторовна, Императрица-Кесарисса Имперского Единства Российской и Восточной Римской Империй, Императрица Всероссийская, Императрица Ромейская, Великая Царица Армянская, Царица Пальмирская, Великая Княгиня Финляндская и прочая, и прочая, и прочая!
Привычно произнесено на одном дыхании. Новый вдох:
— Его Императорская Царственность Багрянородный Александр Михайлович, Наследник-Цесаревич Престола Имперского Единства Российской и Восточной Римской Империй, Цесаревич Всероссийский, Цесаревич Ромейский, Цесаревич Армянский, Цесаревич Пальмирский и прочая, и прочая, и прочая!
Зазвучали фанфары, в звуках которых без труда можно было узнать прежний гимн «Боже, Царя храни!» Двери распахнулись и Маша величественно вошла в Андреевский зал. За ней шествовала княгиня Емец-Арвадская, которая торжественно несла на руках маленького Наследника Престола. Трехлетний Цесаревич Александр крутился, как хотел, так что Маша заранее очень сочувствовала своей верной Натали. Удержать на троне трехлетнего активного мальчика, который ещё не понимает ни своей роли, ни значимости места и момента, но дико интересуется куда делись его сестры и любимые игрушки, и, вообще, он с любопытством крутит головой, разглядывая всё великолепие главного зала России. Маша и Натали всерьез опасались, что Сашка испугается размеров зала, вспышек фотоаппаратов, стрёкота кинокамер, и многих сотен незнакомых ему людей, которые стоят перед ним, пусть на удалении, но сплошной стеной. Так что риск определенного конфуза был. Но подданные должны были видеть своего Цесаревича воочию. Да и Сашка не слишком уж буянил.
Зал был полон. Императрица обвела присутствующих взглядом и лишь воспитанное годами самообладание не позволило ей глубоко и горько вздохнуть. Как же она устала. Вот уже два с половиной месяца идет Вторая Русско-японская война. Вот уже четыре месяца она не видела мужа и очень тосковала по нему. Лишь мокрая от её слез подушка в их с Мишей частной квартире. Его подушка…
Голос церемониймейстера вернул её в реальность:
— К внесению державных символов!
Торжественным шагом в зал вошла знамённая группа, неся два флага — красное российское Знамя Богородицы и багряное Знамя Единства.
Остановившись перед Императрицей, знаменосцы синхронно и четко склонили флаги в державном приветствии Высочайшей Особы. Маша склонила голову, приветствуя знамёна.
Зазвучал современный официальный Гимн Империи. Бессмертная музыка Александрова, правда с другими словами. Но, что это меняет?
Священный Союз России-Ромеи,
Величие и слава на все времена!
Единство народов, Единство Империй,
Один Император — едина страна!
Маша пела вместе со всеми, глядя в зал поверх знамён. Они словно отделяли её и сына от той массы «лучших людей города и державы», глядящей на них с тщательно скрываемой ненавистью, а на три трона кто с завистью, кто со страстным желанием на них усесться самому или посадить на него послушную марионетку, а самому оставаться сильным человеком за кулисами трона. Многие в этом зале подобострастно улыбались переполненные алчностью, пороками и прочим тщательно спрятанным непотребством.
Разумеется, Миша не мог пустить в бурное море свободы принятия решений свой парламент. На многих из них есть серьезный компромат, или у многих есть свой интерес, удовлетворение которого было в руках Императора. Но, если Миша ослабнет, и если они решат, что могут решать свои вопросы и без него, то…
Что ж, сегодня ей опять отдуваться за себя и за Мишу. Но сейчас было легче, чем тогда, в ту страшную осень 1918-го, когда Царственный муж тогда умирал от «американки», именуемой в том его будущем "испанским гриппом". В тот день она стремительным броском, оставив сына-Наследника на Острове, рванула в Москву, давя безо всякой жалости мятеж в верхах. Она нашла правильных союзников, она смогла запугать компроматом кое-кого из ключевых заговорщиков, сумела заинтересовать колеблющихся. В общем, она победила тогда. Победила, чтобы потом, буквально через несколько часов, рыдать над телом почти умершего мужа. Рыдать, и бесконечно молиться, умоляя Богородицу о чуде…