– Гибсон, а потом у нас еще будут занятия? Не думаю, что мы здесь допоздна.
– Что? – переспросил он, наклонив голову, и подошел чуть ближе.
Это напомнило мне, что он не молод, хотя по-прежнему легко движется. Он не был молод уже тогда, когда орден назначил его наставником моего отца, чей возраст теперь приближался к тремстам стандартным годам.
Гибсон сложил лодочкой загрубелую ладонь и поднес ее к уху:
– Что ты сказал?
Обернувшись, я выпрямил спину, как меня учили. Со временем я должен быть стать архонтом этого старинного замка, а ораторское искусство всегда оставалось излюбленным оружием палатинов.
– Думаю, мы позанимаемся позже? – повторил я четче.
Он не забыл об уроках. Гибсон никогда ни о чем не забывал – и это качество можно было бы назвать удивительным даром, не будь оно основным требованием для ремесла схоласта. Его специально готовили, чтобы заменить греховные машины, запрещенные указом Святой Земной Капеллы, и он просто не был способен что-то забыть. Он покашлял в рукав изумрудного цвета и посмотрел на камеру-дрона, висевшую под сводчатым потолком.
– Да, Адриан, позже. Я надеялся переговорить с тобой без свидетелей.
Затупленная фехтовальная палка чуть не выскользнула из моей ладони.
– Сейчас?
– Да, пока не пришли твой брат с кастеляном.
Я поставил оружие на место, между рапирами и саблями, избавляя дрон от необходимости приглядывать за мной, поскольку прекрасно знал, что его оптика настроена на меня. Я был старшим сыном архонта и потому находился под такой же защитой – и наблюдением, – как сам отец. В Обители Дьявола были места, где действительно можно укрыться от всех, но не поблизости от тренировочного зала.
– Здесь?
– В клуатре, – сказал Гибсон и на мгновение смутился, посмотрев на мои босые ступни. – Ты без обуви?
Мои ноги не были ногами изнеженного нобиля. Они больше подошли бы крестьянину – у меня были такие грубые мозоли, что я заклеивал пластырем суставы больших пальцев, чтобы не содрать кожу.
– Сэр Феликс сказал, что ходить босиком – это хорошая тренировка.
– Неужели?
– Он объяснил, что так меньше шансов подвернуть лодыжку… – Я осекся, сообразив, что времени в обрез. – Наш разговор… нельзя подождать? Они скоро будут здесь.
– Так уж и быть, – покачал головой Гибсон, разглаживая короткими пальцами мантию и бронзовый пояс.
Рядом с ним я чувствовал себя оборванцем в своем тренировочном костюме, хотя, по правде говоря, его одежда была довольно скромной: обычный зеленый хлопок, но такого яркого оттенка, что казался живей самой листвы.
Старый схоласт хотел еще что-то сказать, но тут двойные двери со стуком распахнулись, и в зал вошел Криспин с волчьей ухмылкой на лице. Мы с братом были абсолютно не похожи: он высокий, а я низкорослый; он крепкого телосложения, а я тонкий, как тростинка; у него широкие скулы, а у меня узкие. Однако при всем этом наше родство нельзя было отрицать. Одинаковые черные как смоль волосы, мраморная кожа, нос с горбинкой, круто изогнутые брови и лиловые глаза. Совершенно очевидно, что мы оба были продуктом одной констелляции и наш геном создавался по одному и тому же шаблону. Палатинские дома – великие и не очень – прилагали неимоверные усилия, чтобы знающие люди могли определить принадлежность к тому или иному знатному дому по наследственным особенностям лица и строения тела с такой же легкостью, как по гербу на одежде или по цветам на знаменах.
Сразу же за Криспином вошел внушительный, как скала, кастелян сэр Феликс Мартин, одетый в кожаный дуэльный камзол с закатанными выше локтя рукавами.
– Ого! – заговорил он первым, подняв руку в перчатке. – Ты уже здесь?
Я вслед за Гибсоном шагнул им навстречу:
– Просто решил разогреться, сэр.
Кастелян, наклонив макушку, поскреб спутанную копну черных с проседью волос.
– Ну что ж, очень хорошо, – одобрил он и, заметив моего учителя, воскликнул: – Тор Гибсон! Странно видеть вас в такой час не в клуатре.
– Я искал Адриана.
– Он вам нужен? – уточнил рыцарь, заложив большие пальцы за ремень. – Мы должны заниматься.
Гибсон быстро покачал головой и согнулся в полупоклоне перед кастеляном:
– Я могу подождать.
С этими словами он вышел. Дверь закрылась за ним с приглушенным «бум», разлетевшимся по сводчатому залу. Криспин сразу спародировал походку ссутулившегося, подавшегося всем корпусом вперед Гибсона. Я свирепо посмотрел на него, и брат был настолько любезен, что изобразил на лице смущение, потирая ладонями угольно-черный ежик волос.