Тонкие пальцы дернули Дашу за плечо.
– Фалалей, тетя!
Перед ее лицом болталась крысиная тушка.
– Ляг на землю, байстрюк! – насупился полицейский. – Ты арестован!
– И шалаву заберите, господин полицейский! – крикнул швейцар. – Она мне руку повредила!
– Купи крысу, тетя! Всего полмарочки! Купи!!! – Пронзительный голос оглушил. На приказ мальчик не обратил внимания.
– Сейчас за тобой наряд прибудет, байстрюк! – пообещал полицейский. – Большая честь для смерда, слава небесам! – Он попытался дать мальчишке пинка, но тот ловко уклонился от удара.
– Фалалей! Сам ползи в Кресты, шняга дохлая!
– Смерд гунявый! – Лицо полицейского побагровело, он размахивал дротиком, как боевой палицей.
– Это – кормчий! – звонко проговорила Лукреция. – Неужели ты не видишь, пес?! Юный кормчий! В пыточную его!!! Шнель! – Она завизжала громко, отчаянно.
Даша с холодеющим сердцем увидела, как в розовом зеве красавицы дрожит раздвоенный змеиный язычок.
– Яволь!
Полицейский отцепил от пояса наручники.
– Слово волка! – издал боевой клич мальчишка. – Ату!
Дворняги дружно повернулись к полицейскому, свирепо лаяли, тот испуганно пятился назад.
– Псы[5] псов гонят! – веселился беспризорник.
Крысиная тушка не пахнет, сообразила Даша. Муляж, умело созданная талантливым таксидермистом конструкция. Мальчишка взмахнул своим трофеем и обрушил тушку на голову полицейского. Словно пращой припечатал. Блюститель порядка осекся на полуслове, глаза затуманились. Швейцар кинулся к спасительным дверям ресторана, но выпущенное из рук беспризорника орудие угодило ему в затылок. Пробежав два метра по инерции, он упал на порожек.
– Браво! – зааплодировала старуха…
Рыжая девица на скамейке запросто оседала бедра рыжего парня, твердые ножны стучали по худосочным бедрам в такт ее движениям, губы впились в шею любовника.
– Фалалей! – верещал мальчишка. Он подобрал свое орудие, повернулся к девушке. – Живо ходу, чумичка![6]Живо!!!
Даша увидела, как немец чешет кота за ухом. Его спутница улыбнулась, сверкнули острые клыки. Щелкнула застежка, звери бросились в атаку. Мальчик подобрал крысу, служившую ему отличным орудием, и вертел ею, как пращой, не давая хищникам приблизиться.
Подкатил экипаж, наружу неспешно вышел худой мужчина. Смуглая лысина сверкала на солнце, мочку уха оттягивала массивная серьга. Он вел на поводке огромного бультерьера. Пес сделал стойку, мускулы перекатывались под лоснящейся шкурой. Широкую грудь собаки украшал золотой медальон. Готическим шрифтом на нем была выгравирована надпись на немецком языке. «EDEM DAS SEINE». Лозунг над воротами лагеря смерти. «Каждому свое». Мужчина погладил собаку по холке, подмигнул Даше, как старой приятельнице, поднял руку. На длинном ногте висела тонкая золотая цепочка с крестиком. Девушка судорожно хлопнула себя по груди. Она не снимала цепочку даже на тренировках.
– Ходу, чумичка! – надрывался мальчуган. – Трояны возьмут!
Кот впился когтями ему в плечо, бродяжка вывернулся, как ловкий уж, и шмыгнул в подворотню. Повинуясь властному инстинкту, Даша приняла моментальное решение. Она прыгнула следом за беспризорником, успев услышать, как лысый отдает команду бультерьеру.
В подъезде пахло подвальной сыростью и кошачьей мочой. Наверху хлопнула дверь, женский голос спросил на немецком языке, кто-то ответил, дверь закрылась. Мальчишка взлетел на второй этаж, впереди маячило блеклое пятнышко света. Свирепое рычание за спиной не давало времени на размышление. Даша бежала следом за беспризорником, не чуя под собой ног. Мощный толчок опрокинул ее на пол, висок ожгло болью от удара о каменные плиты. Боль воскресила гаснущее сознание, липкая кровь оросила плечо. В полумраке маячила морда пса. Она попыталась ударить сложенными пальцами, но с таким же успехом можно бить в каменную стену. Бультерьер издал торжествующий рык, смрадом пахнуло из пасти. Девушка вцепилась в золотую пластину, лопнула цепь, зверь впился железной хваткой в запястье, издалека раздался писклявый голос:
– Седью жги выжлеца![7] Седью!
Всполохи огня лизнули стены, запах паленой шерсти смешался с формалиновым привкусом химических реактивов. Словно на факультативе по химии студенты жгут карболку. Взревел пес, прыгнул в темноту, воцарилась благословенная пауза…
– Глянь, Тихон, шмара клевая! Юшка на грудях, вся замуроцована, щас помацаю!
– Убери грабли, чудило! Не покойница, чай!
– Шкура гладкая, а по всему видать – шалава[8] добрая!