Последним в их компании был мальчишка лет четырнадцати: тощий и долговязый, но еще не возмужавший. Бледная симпатичная мордашка выдавала в нем нордлундца, а волосы у него были белые – не просто светлые, а именно белые, как голубиные перья. Лежали они беспорядочно и падали на глаза густыми патлами, и я не понимал, видит ли он хоть что-то за ними.
По наряду и внешности он походил на барчука: родинка на щеке, кафтан аристократа (иссиня-черный, с серебряными завитушками) – но на кожаных бриджах красовались заплатки на коленях, а ботинки чуть не разваливались. Он явно происходил из трущоб, просто рядился в кого-то знатного.
Увидев, как мы с Хлоей обнимаемся, мальчишка шагнул было к нам, но сестра вскинула руку. Резковато, как мне показалось.
– Нет. Держись остальных, Диор.
Мальчишка заметил ополовиненную бутылку и смерил меня подозрительным взглядом. Тогда я посмотрел на него, а он расправил свои цыплячьи, затянутые в краденый кафтан плечи и уставился в ответ с вызовом. И тут раздался визг владелицы:
– Матерь и благая Дева!
В зале заохали, когда через порог в заведение прокрался последний гость и, встряхнувшись от носа до хвоста, забрызгал половицы водой. Перед нами стоял кот. То есть, сука, лев, родичи которого некогда обитали в оссийских горах, – пока все крупные хищники не вымерли от голода. Его шкура была красновато-коричневой, глаза – в золотую крапинку, а по щеке через всю морду тянулся шрам. Он походил на зверя, что на завтрак глотает новорожденных, заедая их кусками детей постарше.
Мужчины потянулись за оружием, но оссийка с косами рубаки только фыркнула:
– Мацайте лучше сиськи. Феба и мыши не обидит.
Трактирщица указала на зверя дрожащим пальцем.
– Так ведь это горный лев!
– Верно. Ручная, что твоя кошечка.
Словно в подтверждение, зверь уселся у порога и принялся вылизывать лапы. На шее у него я заметил кожаный ошейник с тем же тиснением, что и у хозяйки. Трактирщица же решила перебдеть.
– Ну… нельзя ей сюда!
Оссийка цокнула языком и закатила глаза.
– Ладно, Феба, топай давай отсель. На конюшню.
Крупная кошка облизнула нос и принюхалась.
– Ты мне тут не дерзи, сучка наглая! Правила знаешь. Пшла!
Тихонько зарычав, львица понурила голову и вышла назад под дождь. Оссийка же без лишнего шума устроилась в кабинке, а священник и модник скользнули следом. Дрочила заказал выпивку. Когда в зале восстановилось подобие спокойствия, я снова посмотрел на Хлою и выгнул бровь.
– Дружки твои?
Она кивнула, подвигая стул.
– В каком-то смысле.
Разрумянившись от водки, я с ухмылкой произнес:
– Заходят как-то в кабак монахиня, священник и львица…
Хлоя коротко усмехнулась, однако ее тон был мрачным.
– Как поживаешь, Габриэль?
– Да вот, цвету и пахну.
– Слышала, ты обосновался в Оссвее.
Я покачал головой.
– На юге. За Алетом.
Хлоя тихонько присвистнула.
– И ради чего вернулся сюда?
– Так, кровососа одного прикончить.
– Одиннадцать лет прошло, а ты все тот же. – Хлоя откинула со лба непослушные кудряшки и широко улыбнулась. Судя по взгляду, ей в голову пришла некая мысль. Неизбежный вопрос.
– Аззи с тобой?
– Нет, – ответил я.
Хлоя вытянула шею и осмотрела кабинки.
– Астрид дома, Хлоя.
– О. – Она кивнула, присаживаясь. – Ну конечно. Где же ей еще быть?
– Oui. Где…
Высоко в холодной и тоскливой башне Габриэль де Леон подался вперед, поскреб щетину на лице и очень тяжело вздохнул. Историк молча наблюдал за ним. Под шепот ветра Угодник повесил голову, и длинные пряди чернильно-черного цвета упали ему на покрытое шрамами лицо. Он громко харкнул.
– Астрид Реннье, – произнес наконец Жан-Франсуа. – Сестра-новиция, что дала кличку твоему коню. Нанесла татуировку тебе на ладонь. Вы и тогда общались? После стольких лет?
Габриэль поднял взгляд на хроникера, своего тюремщика. Заметил, что Жан-Франсуа иллюстрирует очередную страницу портретом Диора: кафтан, жилетка, тонкие черты лица, светлые глаза.
– У тебя талант, – неохотно признал Угодник.
– Merci, – пробормотал вампир, продолжая рисовать.
– Ты видишь его у меня в глазах? Или у меня в голове?
– Я же из клана Честейн, – ответил, не поднимая взгляда, Жан-Франсуа. – Мы владычествуем над тварями земными и птицами небесными, не над разумом, и ты это знаешь, Угодник.
– Я знаю, что Марго неспроста величает себя императрицей волков и людей, но кровь переменчива. Древние холоднокровки со временем проявляют… и другие дары.
– Пытаешься выведать мои секреты, де Леон? Но ключник здесь я, а не ты. В Сан-Мишон ты прибыл семнадцать лет назад, а с тех пор, как разъезжал по дорогам империи, прошло больше десяти. Так кем была для тебя Астрид Реннье?